Анатолий Карчмит
Терновый венец славы
Часть первая
Охотник рядового звания
Жизнь — вещь грубая. Ты вышел в долгий путь — значит, где-нибудь и поскользнешься, и получишь пинок, и упадешь, и устанешь, и воскликнешь: «Умереть бы!» — и, стало быть, солжешь. Здесь ты расстанешься со спутником, тут похоронишь его, там — испугаешься. Через такие вот неприятности ты и должен измерить эту ухабистую дорогу.
Глава первая
Январь 1937 года выдался в Москве морозным и снежным. На Красной площади с утра суетились уборщики снега, над древним Кремлем носились стаи ворон и, выполняя фигуры высшего пилотажа, оглашали напряженную тишину хриплым карканьем.
К Спасским воротам скорым шагом подходил высокий стройный мужчина в военной форме. На меховой шапке комдива серебрился иней, над головой клубился пар. Он протянул документы военнослужащему НКВД и, слегка улыбнувшись, произнес:
— Пожалуйста!
— Делегат чрезвычайного 17 съезда Советов Российской Федерации Рокоссовский Константин Константинович, — почему-то вслух проговорил тот и вежливо козырнул.
— Проходите!
Рокоссовский впервые в своей жизни ступил на территорию Кремля. Хотя он был человеком не робкого десятка, но здесь его охватило какое-то неведомое до сих пор волнение, от которого трепетало сердце и горело лицо. Он медленно шел по стылой брусчатке, где каталась поземка, и все глядел и глядел по сторонам. Кое-где в затишках, там, где кремлевские стены смыкались под углом, дымилась снежная пыль. На куполах церквей и башнях Кремля дрожали золотые блики утреннего солнца.
Комдив обогнул колокольню Ивана Великого, остановился на мгновение у Царь-колокола и мимо Архангельского и Благовещенского соборов подошел к Большому Кремлевскому дворцу.
У входа во дворец у него вновь проверили документы, и он оказался в вестибюле, который был запружен делегатами съезда и встречающими. Оставив шапку и шинель в гардеробе и зарегистрировав свое прибытие, Рокоссовский по белокаменной мраморной лестнице, устланной коврами, начал подниматься в зал заседаний.
По этой лестнице поднимались сегодня, кажется, все представители российского общества — министры и ученые, писатели и военачальники, артисты и композиторы, в скромных одеждах рабочие и колхозники, гордые кавказцы в национальных костюмах.
Вместе с другими делегатами Рокоссовский прошел в зал заседаний и занял свое место посередине во втором ряду. Ровно в одиннадцать часов под бурные аплодисменты зала расселись в президиуме: Калинин, Молотов, Маленков, Каганович, Ворошилов и другие руководители партии и правительства.
Когда зал притих, на сцене, неся впереди левую руку, появился Сталин, в защитного цвета костюме и в сапогах.
Рокоссовский, в свои сорок лет проведший всю свою сознательную жизнь в боях и походах, никогда не видел и даже не Мог предположить, что обыкновенный земной человек может пользоваться такой любовью, славой и уважением, фанатичной преданностью людей.
Более десяти минут зал был заполнен возбуждающими возгласами и бурными рукоплесканиями. Почти каждый считал своим непременным долгом — кто густым басом, кто тенором, а чаще всего визгливым голосом — громко выкрикнуть здравицу в честь великого вождя.
Казалось, могут рухнуть своды этого исторического зала от неистового восторга, беспорядочного гуда голосов и криков.
Наконец Сталин опустился на стул в центре президиума и зал притих. Председатель ЦИК СССР Михаил Иванович Калинин объявил съезд открытым и провозгласил повестку дня: принятие новой Конституции РСФСР.
После дружных оваций Калинин близоруко посмотрел в зал, протер и повесил на нос очки, огладил седую клиновидную бородку и тихим голосом начал читать.
— По поручению российского исполнительного комитета…
— Да здравствует товарищ Сталин! Ура-а-а! Товарищу Сталину! — гремел зал.
— По поручению исполнительного комитета я приветствую делегатов 17 съезда Советов Российской Федерации, — продолжал Калинин. — Успехи социалистического строительства в Советском Союзе нашли свое яркое и четкое выражение в Сталинской Конституции 1936 года.