С каждым мгновением страх перед этой омерзительностью возрастал, а вместе с ним – и внутренняя тьма. Глеб хотел бы убежать, но Тень Мирового древа проявила своё магнетическое свойство – ноги будто увязли в трясине, пространство сгустилось, наполнилось чем-то липким и вязким – должно быть, подобным образом ощущает себя муха, попавшая в варенье. Ужасно представить себе, что души, когда-то пошедшие наперекор Свету, постоянно и в несколько раз сильнее переживают такое состояние. Невольно он посочувствовал Игнату, который, хоть и сознательно исполнял приказы Гасителя звёзд, всё равно не заслужил столь жестокой участи.
– Да угомонись! – со смехом сказал хозяин терема, снимая маску. – Это только харя бесовская!
Седой, но не старый, крепко сбитый мужчина с пронзительными серыми глазами улыбнулся Глебу и подозвал взмахом.
– Ух ты! – поняв, что гостю трудно сдвинуться с места, он сошёл со ступенек и потянул его к себе. – Что дрожишь, как осиновый лист? Тут страха не прощают, вон, засасывает пучина. Ну, можешь шевелиться?
Глеб распрямил плечи, размял внезапно закоченевшие члены, которые вновь сделались послушными.
– Ты же не из тех, кому здесь велено бысть, – окинув взором путника, заключил повелитель серебряного терема. – Дело пытаешь, али от дела лытаешь?
– Дело пытаю, – вымолвил Глеб. – Мне понадобился некто Алхимик.
– Какого лешего он тебе понадобился? – мужчина нахмурил густые брови.
– Кострубонька направил…
– А кто это?
Тут Глеб растерялся и проблеял в ответ что-то невразумительное, повеселив незнакомца.
– Хорошо, – хозяин отворил дверь и пригласил гостя.
Ради интереса Глеб заглянул через порог. Всё искрилось и сверкало белизной, которая слепила после пребывания в Тени. Свечение напрямую исходило, по-видимому, от стен, так как все вещи обладали какой-то особенной мрачностью – будь то стол, шкаф или большие часы с маятником. Они были сделаны из дерева и покрыты чёрным лаком, но не наружность, а внутренняя составляющая заставляла чувствовать себя неуютно в окружении этих предметов.
– Заходи.
– Мне нужен Алхимик, – повторил Глеб.
– Ну, так заходи! – прикрикнул мужчина, потерев заросшую синею щетиной щёку. – Я тот, кого прозвали Алхимиком.
Собравшись с духом, Глеб ступил под блистающий купол. Изначально просторное помещение было захламлено и потому выглядело меньше, чем на самом деле. Стопки книг, беспорядочно сложенные, где придётся и как придётся, служили и подставками, и тумбочками, и частично компенсировали недостаток стульев, которых, кстати, имелось всего лишь два – на одном стоял какой-то сосуд бордового цвета, на втором сидел за столом сам хозяин. Карты, распятые кнопками на боковинах шкафов, а также скрученные в трубочку или просто неровно сложенные, – присутствовали повсюду. На столе царила полная неразбериха – листы с какими-то расчётами и чернильными кляксами, перья для письма лежали рядом с шариковыми ручками, простыми карандашами, мелом, фломастерами, красками. Зловещим мог показаться безобидный череп, на который капала воском толстая белая свеча, прикреплённая к теменной доле. Часы с совой (да-да, вместо кукушки довольно часто выскакивала сова с громким «ух-ху») казались важным атрибутом неповторимой атмосферы серебряного терема.
Мощная винтовая лестница, находящаяся прямо напротив дверного проёма, привлекала внимание и уводила куда-то вверх. Наверняка, что-то любопытное имелось там, на верхних этажах. Но по взгляду Алхимика стало понятно, что о запретном лучше даже и не помышлять. Спорить с Потомком богов, о котором сами боги (во всяком случае, бог плодородия) отзывались, как о могущественном умельце перевоплощений, было бы, по крайней мере, не разумно. Поэтому Глеб отбросил всякие глупые фантазии и заговорил о том, для чего, собственно, явился сюда.
Алхимик внимательно выслушал пришельца и покачал головой.
– Ты не выживешь. После того, что я с тобой сотворю, тебе не выжить. Застрянешь на пятом уровне бытия и не сдвинешься с места. А оно тебе надо? Каждая душа радуется жизни только потому, что способна видоизменяться, расширяться, сжиматься, постигать непознанное, в познанном отыскивать невероятное. А ты не сможешь, ты застрянешь либо развоплотишься… абсолютно.
– Нет абсолюта, – Глеб сам не знал, зачем выпалил пришедшую на ум фразу, и посему поспешил добавить: – Если только не обратимся к философии Гегеля, но там, как мне кажется, речь идёт об основе основ, то есть о Господе. Имеем ли право мы судить о Нём?
– Нет, конечно же, – отрезал Алхимик. – А ты любишь рисковать, правда?
– Чего же, – несколько нервно передёрнул плечами Глеб.
– Садись! – Алхимик убрал со стула сосуд, смахнул тряпочкой пыль, а сам устроился за столом, откинувшись на спинку с потрескавшимся и уже отслаивающимся лаком.
Усевшись, Глеб чуть не подпрыгнул, когда из часов выскочила сова с неожиданным оглушающим уханьем, чем вызвал улыбку Алхимика. Всё-таки он не такой уж и сверхчеловек, этот хозяин серебряного терема. Как бы то ни было, словосочетание «Потомок богов», наверное, обязывало к чему-то более эффектному и чудесному, непредсказуемому и парадоксальному, нежели то, что представилось ныне. Или всё специально упростили – дабы облегчить восприятие несовершенному человеческому сознанию, неготовому воспринимать запредельное?
– Вот смотри, смельчак, – с нескрываемой насмешливостью промолвил Алхимик, поставив на край стола прозрачный стакан. Затем он взял склянку с тягучим концентрированным веществом и пояснил: – Здесь, в этой посудине, я держу кусочек Тени, окружающей нас.
– Как можно держать темноту в посудине? – спросил Глеб.
– Тьма и свет, холод и зной, дерево и огонь – всё это вещество, пребывающее в той или иной форме. Форма – не имеет значения, главное постичь суть материи, вещества, тогда выходишь за рамки привычного мироощущения.
– Становишься вещим? – Глеб вспомнил из школьного курса литературы «Песнь о вещем Олеге» Александра Пушкина.
– Нет, – возразил Алхимик. – Вещий – прозревает вещество, проникая в его суть, он всецело в нём разбирается, но остаётся в пределах его. Я же нахожусь вовне, хотя неразрывно с ним связан. Когда-нибудь я обрежу эту пуповину, оборву эту последнюю ниточку и поплыву в безграничность, как корабль, снявшийся с якоря и спешащий затеряться в океане…
Проговаривая это, Алхимик смотрел сквозь своего собеседника, словно полностью отдался некой идее, всецело владеющей его рассудком. Звенящая тишина повисла в зале, но беспокойное «ух-ху» вырвало их из круговорота мечтаний.
– Понимаешь вещество – понимаешь, как с ним работать, – быстро сказал хозяин терема, будто спешил наверстать потерянные секунды молчания. – Вот это – экстракт темноты, который настаивался столетиями.
– Что?
– Ах да. Тут время течёт иначе. Тысячелетие спрессовывается в час, а час растягивается до нескольких веков – пяти-семи, может, десяти. Не боишься тратить со мной свою коротенькую жизнь на болтовню? Ведь ты наверняка выйдешь из моего скромного жилища либо древним стариком, либо трёхлетним мальчиком, либо вообще не выйдешь.
Глеб ужаснулся, желудок превратился в сжатый комок, сдавило виски… Однако выражение лица Алхимика придало уверенности – слишком уж неестественное злорадство, сочетающееся с участливостью. Нет, он нарочно напускал страху, в очередной раз испытывая прочность.
– Поздно горевать, коли уже случилось, – ответил Глеб.
Алхимик усмехнулся и продолжил, взяв другую колбу.
– Вот – сосредоточенный свет, – он добавил золотящуюся жидкость в тот же стакан. – Тьма и свет в равных пропорциях, правда? Нет ничего, просто две субстанции. Добавим немного ещё темноты и… что у нас?
Чернота, налитая сверху, обтекла свет, заключив его как бы внутри себя. При этом золотистая прослойка этого необычного «бутерброда» нисколько не повредилась и не изменилась.