Над головой кружили птицы – как он уже догадался, необычные. Они были крупнее в разы, а от тел их исходило свечение, почти как у ясносветлой звёздочки. Только если звёзды блистали серебром, то от пернатого народа исходил различный блеск: например, от сокола, парящего неподалёку, было золотое искрение, от голубей на горизонте проистекала синева, от ворона – багровые тона, от лебедей – белизна. Вдруг над странниками пронеслась с воплями огромная чайка – такая, наверное, Глебу пришлась в половину роста. На большой скорости она сумела сделать кувырок в воздухе, после чего её тело внезапно вытянулась, приняло человеческие очертания, а перья превратились в одеяния. Оборотень с хохотом упал в воду, уцепился за толстую рыбину, которая потянула его за собой, и исчез из виду. Тут же пронеслась по небу колесница, запряжённая лебедями, внутри неё находился статный благородный мужчина в роскошных одеяниях, которые напоминали средневековый костюм какого-то богатого вельможи. Мужчина этот вострубил в рог, оглашая окрестности короткими пронзающими звуками, и воздел меч, словно салютовал кому-то.
Такая труднообъяснимая игра местных обитателей вводила в замешательство двух молодых людей, но не звезду. Она обернулась, качнув головой – мол, чего вы встали? Идёмте дальше!
– Что это? – выдавил Глеб.
– У них своя жизнь, – просто сказала Веденея, точно отмахнулась от мухи. – Не обращай внимания.
– А где мы?
– В Птичьем мире. Четвёртый уровень бытия, или, как ещё говорится, четвёртое небо, если тебе будет угодно.
– Кто эти… э-э-э… существа?
– Птицы-оборотни.
– Та чайка… – Глеб с трудом мог объясниться. – На какую-то долю секунды она напомнила мне ангела… да-да, именно ангела, такого, который изображается, ну, знаешь, в святых писаниях…
– Ангел – это вестник, не так ли? Тот, кто носит весть.
– Да, верно.
– Так вот, жители Птичьего мира чаще иных по высшей воле спускаются в Явь, донося вести от богов.
Глеб понял Веденею, поэтому спросил о другом:
– Разве мы сейчас не в Яви?
– Уже нет. Мы миновали третье небо, космос. Теперь мы на пороге блаженного Ирия-сада, куда в итоге приходят все души умерших людей, животных, птиц и рыб.
– Это души так балуются? – Глеб понял, что его знобит при мыслях о чайке, о парящей колеснице.
– В прямом смысле слова перед тобой уже предстают переродившиеся создания, а не покойники. Все они когда-то жили в сумеречной яви, в том числе и на Земле. Все они жили и на небесной тверди.
Некоторое время торжествовало безмолвие. И вдруг звезда произнесла:
– Я устала.
Действительно, требовалась передышка: Глебу и Игнату – в большей мере для перенапряжённого сознания, Веденее – потому, что удерживать луч, постоянно цепляться за него, поддерживать не только для себя, но ещё и для двух человек, было совсем непросто. К тому же не каждому под силу продолжительное время терпеть нападки океана, плюющегося солёными въедливыми каплями, дышать своеобразным воздухом и содрогаться всякий раз, когда обезумевшая волна, уподобляясь взбешённому быку на корриде, норовит схлестнуться с тобой, поглотить тебя, поиграть, точно марионеткой, и выбросить.
Несколькими трудноуловимыми жестами Веденея направила лунную стезю так, что над скалистым утёсом она выгнулась почти вертикально. Глеб не мог поверить, что сможет взобраться по этому пути, что уж говорить об Игнате? Однако звёздочка без доли сомнения пошла вперёд, и им ничего не оставалось другого, потому что луч позади них продолжал неминуемо укорачиваться. Либо карабкаться ввысь, либо отправиться мерить глубину наипрозрачнейшего и чистейшего водного пространства. Оказалось же, что луч будто притягивает стопы, магнитит, так что, при всём желании, пока ты находишься на серебряной кривой – тебе не угрожает гравитация и внешние воздействия. Глеб понял это только что, задумавшись о том, каким образом он дышал в космосе – как белом, так и чёрном? Луч оберегал… оберегал – оградил берегами.
Веденея первой спрыгнула на каменную поверхность с небольшим травяным покрытием и редкими цветочками, присела на валун. Тут же спустились её спутники. Немного отдышались, осмотрелись. Океан был повсюду, но где-то впереди виднелись плодородные земли, утопающие в зелени. Там светило солнышко, над путешественниками же нависли тучи, делалось хмарно и зябко. Проследив глазами за направлением взгляда звезды, Глеб понял, что та следит за исчезновением луча. Пока след не истает – им можно ни о чём не беспокоиться.
– Как ты смог увязаться за нами? – резко выпалил Глеб, повернувшись к соседу.
Игнат, постепенно успокаивающийся после пережитого, не отвечал.
– Как?!
– Он – зрячий, – чуть наклонив голову набок, спокойным голосом изрекла Веденея. Она будто пронизывала насквозь искрящимися очами, являя собой воплощение совершенно неземного, запредельного создания. – За пазухой носит пистолет. Хочет убить меня. Но здесь уже не Явь. Здесь, на границе, страшно, правда?
От её слов Глеб потерял дар речи. Первое желание, которое кровавыми лепестками вспыхнуло в мозгу, подобрать увесистый камень и ударить Игната. Размозжить его слащавое трусоватое лицо, на котором тёмные буравчики глаз не прекращали источать озлобленность. Но эти эмоции, это – всё плотское, земное, ума незрелость, а он теперь вне Яви, на самом рубеже. Нет-нет, такое здесь недопустимо, здесь птицы-оборотни, здесь живописная природа, кто-то блаженные места счёл бы за рай. Нет, не пристало осквернять ненавистью подобные края; при том, что сама звезда до крайности невозмутима… но ведь она не шельмует, не врёт? Она же святая, окутанная сиянием, точно прозрачной тканью… нет, Веденея не такая!
– Меня послал он, – впервые с минуты совместного путешествия пролепетал Игнат.
– Кто он? – не выдержал Глеб, с трудом скрывая прорывающуюся наружу недоброжелательность.
– Он называет себя Гасителем, он носит странные очки, он научил меня видеть мир, он полубог… а может, бог…
Глеб удивлённо посмотрел на Веденею – мол, понимаешь, о чём он нам толкует?
– Всего лишь подлый змей, – не меняя позы, всё также наклонив головку, возразила звезда. – Гаситель звёзд – вот кто его начальник. Сущность, выползшая из тёмных кругов мироздания, из Праха.
– Но для чего? – спросил взволнованный Глеб.
– Он гасит звёзды, сошедшие с небес в мир человеческий, он поглощает небесный свет и сеет морок. Праху невыгодно, чтобы люди прозрели, стали просвещёнными. Гасители – их немного, но они вербуют таких вот олухов, – она кивнула на Игната, – и приобщают их к тёмному делу.
– Игнат, зачем?
– Он одержим, – просто и коротко объяснила Веденея. – Гаситель прельстил его разум. Нужно сопротивляться влиянию зла, только так можно обрести свободу.
И тут Игнат «взорвался».
– Да что вы понимаете, чёрт вас дери! Что вы – вы! – понимаете? Я его знаю с тринадцати лет! Он спас меня, избавил от умопомешательства! Кто вы такие, чтобы выносить свои долбаные суждения по поводу его и по поводу меня? А, Глеб? Где ты нашёл эту деваху? Кто она такая?
Глеб стиснул зубы, чтобы не поддаться на явную провокацию. Веденеей можно было лишь восхищаться – её стать, уверенность, невозмутимость, готовность молниеносно принимать решения – всё это отчётливо прослеживалось при одном беглом взгляде на неё.
Игнат неожиданно расплакался. Шмыгая носом и размазывая по щекам слёзы, он громко всхлипывал, а потом заговорил с наболевшей скорбью:
– Я родился и рос в другом городе… после уже, когда стал взрослым и самостоятельным, я переехал и поселился по соседству с тобой, – он обращался в данный момент к Глебу. – Ты ведь никогда не видел моего отца, правда? А мать навещает меня редко, так? В детстве отец много пил… это теперь я понимаю причину его длительных загулов – он видел всех этих мелких тварей, бесов, домовых и прочую дрянь. Он думал, что бредит, но боялся признаваться в этом кому-либо. Потому и пил, долго и помногу.