– Трудно назвать это блистательным заключением, – сказала я. – Я с самого начала раздумывала над тем, что может значить эта строчка из «Укрощения строптивой». Когда я увидела на афише имя Блисс, то поняла, что она вполне могла наведаться в Анды. Вы натолкнули меня на мысль о мании, и я вдруг подумала, что, возможно, Блисс, узнав об измене Тома, оказалась способна на большее, чем бомбардировать его дурацкими открытками. Может быть, у нее навязчивая идея. Я ни в чем не была уверена. Я подумала: если я поговорю с Блисс, то пойму, что она собой представляет. Я собиралась немедленно вам позвонить, если что-нибудь выяснится.
– Что вы имели в виду, когда сказали, что Блисс представилась своей соседкой по комнате?
– Она пришла сюда под видом своей соседки, Терри. Точно так же она поступила, когда я наведалась к ней домой. Постарайтесь выяснить, где сейчас настоящая Терри. Возможно, Блисс ее убила.
– Когда вы поняли, что «Терри» на самом деле – Блисс?
Я задумалась.
– К несчастью, лишь когда свалилась с лестницы. Но в глубине души, наверное, я думала об этом все последнее время.
– Почему?
Холод от импровизированного компресса стал нестерпимым, так что я сняла его и положила на стол. Лодыжка не только сделалась до неприличия огромной, но и переливалась жутковатыми оттенками багрового и фиолетового.
– Меня не покидала мысль о том, как человек, который изводил меня этими жуткими звонками, умудрился узнать мой телефон – и почему позвонил сразу же после того, как я обнаружила тело Тома. Я задумалась, не принадлежит ли он (точнее, она) к числу моих знакомых. В тот день я оставила свой номер Терри, сказав ей, что ищу Тома. Она объяснила, что лишена возможности связаться с Блисс, – а значит, Блисс никак не могла мне позвонить! Потом, волосы Терри. Они были очень странного оттенка; в какой-то момент я поняла, что это парик.
Уиндгейт потеребил усы.
– Во всяком случае, как там она? – спросила я.
– Возможно, сотрясение мозга и пара переломов. Не уверен. Но лучше пойду проверю. Если я оставлю вас здесь, с вами все будет в порядке?
– Да. И не могли бы вы заодно поискать мою сумочку? Она свалилась с плеча, когда я упала.
Сумочку мне принес не Уиндгейт, а патрульный; потом, прежде чем я успела разыскать в ней мобильник, появились двое медиков. Они осмотрели меня и сказали, что лодыжка растянута, но скорее всего не сломана.
– Значит, мне не нужно ехать в больницу? Я могу обойтись лечением на дому?
– Вам придется поехать, – сказал Уиндгейт, заглядывая в дверь. – Необходимо составить протокол. Я позвоню вам завтра утром, в девять. Вы меня поняли?
– Да.
Когда меня несли на носилках, чувствовала я себя глупее некуда. К этому моменту на улице собралась толпа зевак. Пока врачи загружали меня в машину «скорой помощи», я увидела, как из театра выносят еще одни носилки. На них неподвижно лежала Блисс в своем мешковатом свитере. Парик свалился с ее головы; длинные светлые волосы сбились и прилипли к коже головы. Увидев ее в такой близости от себя, я почувствовала, как у меня колотится сердце.
Меня доставили в больницу Святого Винсента – всего в нескольких кварталах от моего дома. В последний раз я была в клинике, когда мне нужно было извлечь песчинку из глаза, и прождала я четыре часа, прежде чем меня исцелили. Но сегодня, видимо, пострадавшие не валили валом; совсем скоро меня доставили в смотровую и сделали рентген. А потом я сидела на кровати и прислушивалась, как за тускло-зелеными занавесками оглушительно кашляет какой-то мужчина. Поблизости заплакал ребенок; мать ласково пыталась его успокоить. Даже я, не изведавшая доныне тяги к материнству, знала, что повторять плачущему ребенку «ш-ш-ш» можно с тем же успехом, что и читать ему «Божественную комедию».
Мне нужно было, невзирая на весь этот шум, позвонить Красавчику. Я не стала звонить ему из театра, потому что не хотела возбуждать подозрений Уиндгейта, и теперь умирала от желания поскорее поведать ему всю эту жуткую сагу. Я должна была выплакаться. Хотя схватка с Блисс стоила мне лишь поврежденной лодыжки, я чувствовала себя абсолютно разбитой. Когда Красавчик не взял мобильник, я позвонила ему на домашний.
К моему ужасу, ответила женщина. Номер Красавчика я внесла в список уже давно, так что никакой ошибки быть не могло.
– Можно Ригана? – несмело спросила я. Возможно, к телефону подошла уборщица – хотя для человека, который смахивает пыль метелочкой из перьев, голос у нее был слишком самоуверенный.
– Его еще нет, – сказала она. – Что-нибудь передать?
Она произнесла эти слова с удовольствием, как будто уловила мое замешательство и откровенно им наслаждалась.
21
Великолепно. Вечер начался кошмарно, а теперь уже дотягивал до уровня «Техасской резни бензопилой». Я сделала глубокий вдох и попыталась убедить себя в том, что должно быть разумное объяснение, почему к телефону в квартире Красавчика подошла какая-то баба. В течение сорока восьми часов у нас все шло прекрасно: едва ли он уже начал мне изменять!
Помучив себя таким образом в течение минуты, я позвонила Нэшу. Сообщила ему последние новости, которые нужно было разместить на сайте, и пообещала непременно с ним связаться, если будет известно что-нибудь еще.
– Где ты? – спросил он. – На автобусной остановке?
– Вроде тоге, – сказала я. Он и так все поймет, когда завтра увидит меня с костылями.
Едва я закрыла телефон, как он зазвонил у меня в руках.
– Бейли, ты в порядке? – спросил Крис, прежде чем я успела поздороваться. – Харпер мне позвонила, она так беспокоилась…
– Я в порядке. Но чуть было не попала в беду. Тома и Локет убила Блисс. Меня она тоже пыталась убить, сегодня вечером, в театре «Чепе». Сейчас я в больнице Святого Винсента, с растянутой лодыжкой.
– Я немедленно приеду.
– Крис, не надо.
– Слушай, я не врач, но по крайней мере играю доктора в кино. Я приеду через десять минут, максимум – через пятнадцать.
Я не стала спорить. Вскоре нам с ним предстоял неприятный разговор, но он имел право знать все, что связано с Блисс. И вдобавок я чувствовала себя такой несчастной… какая-то поддержка была мне необходима, прямо сейчас.
У меня не было времени на раздумья, поскольку через несколько минут занавески раздвинулись и вошел врач – в вельветовых брюках и полосатом шерстяном свитере, высокий, светловолосый, очень приятный. Ординатор, догадалась я.
– Есть хорошая новость: у вас всего лишь растяжение связок, – бодро сказал он. – Это не так уж страшно. А вот плохая новость: наступать на эту ногу вы не сможете недели три.
Он наложил на лодыжку повязку, прописал ибупрофен и объяснил, что мне следует полежать в кровати, делать холодные компрессы, а ногу надо укладывать на возвышение. Костыли предоставят за счет клиники.
Крис приехал как раз в тот момент, когда я осваивала костыли – и это было жалкое зрелище. Он коснулся рукой моего затылка, поцеловал в лоб и обеспокоенно спросил:
– Ты когда-нибудь простишь меня за то, что я втянул тебя в это?
– Командировка у меня только в ноябре, моя волейбольная карьера закончилась в колледже – так что ничего страшного.
– Слава Богу.
– Крис, – сказала я, стараясь перекричать плач ребенка, – если честно, я ни о чем не жалею. Пусть я не знала Тома, но он был неплохим человеком, и я рада, что нашла его убийцу.
Пока я ждала у выхода, Крис искал такси. Когда мы приехали ко мне, он, даже не спрашивая, проводил меня наверх.
– Хочешь чаю? Или еще чего-нибудь? – спросил он, усадив меня на кушетку и приподняв ногу.
– Бренди, – сказала я. – Двойное.
– В сочетании с болеутоляющим?..
– Плевать. Я просто хочу обо всем забыть.
Крис, видимо, решил пропустить это требование мимо ушей, потому что я услышала, как он ставит чайник. Пока он возился на кухне, я позвонила по мобильнику в театр. Ответила женщина – видимо, та рыжая, которую накануне вечером я видела в фойе.
– Это Бейли Уэггинс, – сказала я. – Сегодня на меня напали в вашем театре. У вас есть минутка?