Покинутая квартира, где осталась часть души, исчезнувшие бабушкины деньги, чужая комнатушка, в которой приходится жить теперь, — всё это померкло перед ликующим взглядом Алёны и ее ладони, прикрывающей пока еще безупречно гладкий пресс. Тася онемела, оглохла, застыла изнутри. Не испытывала даже радости оттого, что открыла возлюбленной Вадима его страшную тайну — он больше не женат. Вообще ничего. Пусто. И даже не больно.
Просидев так почти двадцать минут, Тася с трудом заставила себя встать и выйти из своего убежища. Работу никто не отменял, а вечером еще нужно зайти к Варваре Аркадьевне, обещала составить ей компанию в прослушивании радиоспектакля на французском языке.
Будет неизменный крепкий душистый чай, который старушка заваривала своим особенным способом, прозрачные на просвет чашки на блюдцах с серебряной ложечкой рядом, и хрупкие крошечные печенья, сложенные горкой в хрустальной вазочке. Накрахмаленная скатерть, безупречно накрытый стол, вышитые салфетки — ничего из этого не казалось Тасе смешным или нелепым. Наоборот, ей виделось, что она перенеслась во времени и незаслуженно оказалась там, где, на удивление, ей было покойно и хорошо.
— Тасенька, детка, — обратилась Варвара Аркадьевна, когда Тася уже собиралась уходить. — Ты не надумала занять комнату Матильды?
— Вашу сестру звали Матильда? — удивленно спросила Тася с улыбкой.
Варвара Аркадьевна картинно повела рукой, указывая на портрет, где две юные девушки, прижавшись друг к другу, смотрят вдаль, как будто надеются там разглядеть свое будущее. Это был настоящий портрет, писанный маслом. Сестры — в светлых платьях с пышными юбками грациозно застыли бок о бок, а позади, на столике — ваза с букетом сирени.
— Да. Наша матушка была большой поклонницей балета и очень любила Матильду Кшесинскую. Отец был, конечно, против такого буржуазного имени, — слабая улыбка пробежала по подкрашенным губам Варвары Аркадьевны, — но матушка умела настоять на своем.
— Я подумаю, Варвара Аркадьевна, — сказала Тася. — Спасибо вам, — и поспешила выйти за дверь.
Ей ужасно не хотелось покидать эту тихую и уютную обитель, где совсем не чувствовалось одинокой старости, где смешивались ароматы сладкого печенья и чая с чабрецом и розмарином, и гулко, но осторожно звонили большие напольные часы в коридоре. Тася вздохнула и стала медленно спускаться по ступеням. За сеткой загудел старый лифт, лакированная кабина которого закрывалась вручную. Раздались детские голоса и звон связки ключей, хлопнула входная дверь и всё стихло.
Светка погрязла в романе с отцом своего ученика.
Сначала ей совершенно не хотелось реагировать на знаки внимания, которые стал проявлять Валентин Петрович — отставной служака, полжизни отдавший на благо страны, охраняя ее от шпионов-супостатов. Всем известная с советского времени структура изменила название, но принцип чекистов сохранила. И Валентин Петрович был верен службе до мозга костей.
Женился поздно, без особой любви, но на проверенной старой деве из семьи близких друзей. Родили сына, который теперь отрастил волосы, выбелил их в белый цвет и на горе отцу, стриженному всю жизнь бобриком, завязывал их на затылке в хвостик. Тьфу! Никакой дисциплины и порядка!
Жена, сначала покладистая и тихая, после рождения Кирилла буквально взбесилась. Как коршун, как орлица кружила у кроватки, отгоняя прочь Валентина Петровича с его солдафонскими замашками. Мальчик с тонкой ранимой психикой, может быть, будущий музыкант или художник, а тут ты со своими режимами, порядками и закаливаниями. Изыди! Иди, муштруй своих курсантов!
Так Кирюша и рос в комфортном и удобном своем мирке, который рьяно охраняла тигрица-мать. Дорос до тринадцати лет — ничего не хотел, ни к чему не стремился, папа со своими связями должен был обеспечить дорогу в светлое будущее. Но сахарный пряничный мир Кирилла рухнул, когда мать неаккуратно перебегала дорогу в неположенном месте и попала под машину.
Бесстрашный и весьма суровый на службе, Валентин Петрович, оставшись наедине с сыном, впервые испугался. Нашла коса на камень, как говорится. На первое время Валентин даже выписал из другого города свою двоюродную сестру, педагога со стажем, между прочим. Но заслуженный педагог продержался полгода. Никакого сладу с Кириллом не было, а потому она тихо ретировалась, привычно ругая молодежь, выросшую на всем готовом. Прошло еще два года, и Валентин Петрович буквально взвыл.
Светлана появилась в их жизни нежданно-негаданно, когда уже отчаявшийся отец собирался насильным образом определить сына в курсанты, в интернат, куда угодно, лишь бы не видеть этого разгильдяйства и нежелания ничего делать. Знакомые посоветовали прибегнуть к Светлане, как к последней надежде. Валентин Петрович, большой прагматик по жизни, не верил в чудеса, но привык использовать все возможности, прежде чем сдаться окончательно.