— По-моему? — переспросил Марлоу. — Я думаю, что он является представителем экзотической марсианской фауны, частично разумным и приспособившимся к типичному окружению.
— Звучит весомо, — ухмыльнулся доктор. — А я думаю, что он является еще не выросшим марсианином.
Казалось, Марлоу даже обиделся:
— В их строении нет ничего общего, они отличаются друг от друга, как мел от сыра.
— Справедливо. А что общего у гусеницы с бабочкой? Марлоу открыл рот и вновь закрыл его.
— Я тебя не виню, — продолжал Макрей, — мы никогда не считали, что подобные метаморфозы возможны у высших видов, что бы под «высшим видом» ни разумелось. Но я думаю, что с Виллисом все именно так и обстоит, и, очевидно, по этой самой причине он скоро должен будет вернуться к своим. Сейчас он в стадии личинки, однако находится непосредственно накануне перехода в стадию куколки (нечто вроде долгой спячки). Когда она закончится, он превратится в марсианина.
Марлоу закусил губу:
— В этом нет ничего безумного, но это ошеломляет.
— На Марсе всё ошеломляет. И если моя теория верна — чего, заметь, я не утверждаю, — тогда можно объяснить, почему Виллис является столь важным персонажем. Что?
— Ты хочешь, чтобы я усвоил слишком много информации за один раз, — сказал Марлоу устало.
— Следуй примеру Червонной Королевы. Я еще не закончил. Я думаю, что у марсиан есть еще одна стадия — стадия «старика», с которым я говорил; как мне кажется, самая загадочная из всех Джеймс, ты можешь представить себе людей, находящихся в тесных и повседневных отношениях с Небесами — со своими Небесами, — столь же тесных и привычных, как отношения, например, между Соединенными Штатами и Канадой?
— Док, сейчас я могу представить себе все, о чем ты мне говоришь.
— Мы говорим об «ином мире» марсиан — как ты это понимаешь?
— Никак. Разновидность транса, подобного тому, в который впадают индусы.
— Я спрашиваю тебя, потому что разговаривал, как они мне сказали потом, с кем-то из «иного мира» — я имею в виду «старика». Я полагаю, Джеймс, что вел переговоры о новых условиях колонизации с привидением.
— Сиди спокойно, — продолжал Макрей, — я объясню тебе, почему я так думаю. Поначалу у меня ничего не получалось и я решил сменить тему. Кстати, мы говорили по-английски: он считал всю информацию с мозга Джима. Он знал каждое слово из тех, что ты можешь услышать от Джима, и ни одного из тех, которые Джим, очевидно, не знает. Я попросил его предположить, чисто теоретически, что нам позволено остаться — в таком случае, разрешат ли марсиане воспользоваться их подземной транспортной системой, чтобы добраться до Копайса? Я ездил по одной из этих дорог на переговоры. Очень толково — ускорение направлено постоянно вниз, как будто комната закреплена на универсальном шарнире. Старику было трудно понять меня. Потом он показал марсианский глобус — очень похожий на земной, только без каналов. Гекко был со мной, так же, как до этого — с Джимом. У них со стариком возникла дискуссия, суть которой сводилась к вопросу: какой сейчас год? После чего глобус начал на моих глазах понемногу изменяться. Я увидел, как по всей поверхности Марса расползлись каналы, я видел, как их сооружали, Джеймс. А теперь ответь, — сказал он в заключение, — что это за существо, которое никак не может вспомнить, в каком тысячелетии оно находится? Ты не станешь возражать, если я назову его привидением?
— Я вообще не стану возражать, — заверил его Марлоу. — Возможно, мы все — привидения.
— Я предложил тебе одно объяснение, Джеймс, вот другое: попрыгунчики, марсиане и «старики» — совершенно разные расы. Попрыгунчики — это граждане третьего разряда, марсиане — второго, а действительных хозяев мы никогда не видим, так как они живут под землей. Им безразлично, что мы делаем на поверхности, до тех пор, пока мы подобающе себя ведем. Мы можем гулять в парке и даже ходить по траве, но мы не должны пугать птиц. Или «старик» был просто галлюцинацией, которую вызвал у меня Гекко; может быть, есть только попрыгунчики и марсиане. Решай сам.
— Не могу, — сказал Марлоу. — Я удовлетворен тем, что ты сумел достичь соглашения, которое позволяет нам остаться на Марсе. Думаю, пройдут годы, прежде чем мы поймем марсиан.
— Ты слишком оптимистичен, Джеймс. Через пятьсот лет после Колумба белый человек продолжает изучать американского индейца, пытаясь понять, чем он живет, — а ведь индеец и европеец оба — люди и похожи как две капли воды. А это — марсиане. Мы никогда их не поймем, даже сами способы мыслить у нас различны.