Но робот колебался. Один глаз его вдруг стал поблескивать (еще одно несовершенство!), затем он заговорил. Сначала вместо слов послышалось только громкое клокотанье, потом он, запинаясь, почти как пьяный, произнес:
— Я перенесу вас в безопасное место.
— Я буду сопротивляться, — сказал Лаки, — и тебе придется нанести мне вред. Если же ты ответишь на мой вопрос, я сам вернусь в тень, и ты спасешь мне жизнь, не нанеся при этом вреда.
Тишина.
Лаки возобновил разговор:
— Ты скажешь мне, кто приказал тебе ломать оборудование?
И вдруг робот наклонился вперед, подошел к Лаки и остановился в двух футах от него.
— Я просил вас не задавать мне этот вопрос.
Руки его протянулись, словно он хотел схватить Лаки, но он не завершил движение.
Лаки мрачно наблюдал, ничуть не волнуясь. Робот не мог повредить человеческому существу.
Но тут робот поднял одну из своих мощных рук и поднес ее к голове, как это сделал бы человек при головной боли.
Болит голова!
Внезапная мысль обрушилась на Лаки. Великая Галактика! Он был глуп, слеп, преступно слеп!
Не ноги робота были не в порядке, не его голос, и не его глаза. Как могла на них повлиять жара? Конечно же, был поврежден сам позитронный мозг, его нежный позитронный мозг, подвергнутый прямому воздействию жары и излучениям меркурианского Солнца в течение… какого же времени? В течение месяцев?
Мозг был уже частично разрушен.
Если бы этот робот был человеком, любой сказал бы, что у него умственный спад, что он на пути к безумию.
Сумасшедший робот! Сведенный с ума жарой и радиацией!
Как долго продержится Третий Закон в этом полуразрушенном позитронием мозге?
А Лаки Старр стоял, угрожая роботу своей смертью, и этот робот, уже почти сумасшедший, протягивал к нему руки.
Сама дилемма, перед которой поставил робота Лаки, наверное, приближала его к безумию.
Лаки начал осторожно отступать. Он спросил:
— Тебе лучше?
Робот ничего не ответил. Он убыстрил шаги.
Лаки подумал: «Если он собирается нарушить Первый Закон, значит, он на пороге полного распада. Позитронный мозг должен быть совсем разрушен, если он способен на такое. С другой стороны, робот терпит уже несколько месяцев. Он может просуществовать в таком виде еще столько же».
Лаки отчаянно рассуждал сам с собой, пытаясь приостановить действия и подумать еще. Он спросил:
— У тебя голова болит?
— Болит? — сказал робот. — Я не понимаю значение этого слова.
Лаки сказал:
— Мне становится жарко. Давай лучше пойдем в тень.
Больше никаких разговоров о том, что он изжарится насмерть. Лаки отступал в тень почти бегом.
Голос робота прогромыхал:
— Мне было сказано пресекать всякое вмешательство в отданные мне приказы.
Лаки достал бластер и вздохнул. Будет очень обидно, если ему придется разрушить робота. Это было замечательное творение человека, и Совет мог бы с пользой исследовать его устройство. А просто уничтожить, не получив даже необходимой информации — это было отвратительно. Он сказал:
— Стой.
Руки робота взмахнули на бегу, и Лаки пролетел на волосок от них, воспользовавшись в полной мере преимуществами меркурианской силы тяжести.
Если бы можно было как-нибудь сманеврировать в тень; если бы робот последовал за ним туда…
Прохлада могла бы успокоить пришедшие в негодность позитронные пути. Робот стал бы более управляемым, более разумным, и Лаки, возможно, был бы избавлен от необходимости его уничтожить.
Лаки снова увернулся, и снова робот кинулся за ним, из-под его металлических ног вылетали фонтанчики черного песка, быстро опадавшие обратно, так как на планете отсутствовала атмосфера, в которой этот песок мог бы задержаться в суспензии. Это была жуткая гонка, безмолвный, бесшумный бег человека и робота в вакууме.
Уверенность Лаки росла. Движения робота становились все более неуклюжими. Контроль над механизмами и реле, управлявшими его конечностями, был явно нарушен и нарушался все больше.
Тем не менее робот явно пытался вывести его из тени. Вне всяких сомнений, он хотел убить Лаки.
И все равно Лаки не мог заставить себя выстрелить из бластера.
Он внезапно остановился. Робот тоже остановился. Они стояли лицом к лицу, их разделяло пять футов, они стояли на черном пятнышке сульфида железа. Чернота, казалось, еще усиливала жару, и Лаки чувствовал нарастающую слабость. Робот мрачно стоял между Лаки и тенью. Лаки сказал: