В недоумении я опустил бинокль, передал его Саре и продолжал наблюдать за приближающимися лошадьми. Их было восемь, и все они были белые, похожие друг на друга так, что их нельзя было различить.
Сара убрала бинокль.
— Карусель, — сказала она.
— Карусель?
— Вот именно. Такая хитрая механическая штуковина, на ярмарках, или карнавалах, или в луна-парках.
Я отрицательно покачал головой.
— Я никогда не был в луна-парке. Но когда я был ребенком, у меня был конь-качалка.
Восемь лошадей стремительно приблизились и постепенно остановились. Даже на месте они продолжали слабо раскачиваться вперед и назад.
Стоящая впереди лошадь начала вещать на межкосмическом жаргоне. Этот язык уже существовал, когда человек более двадцати веков назад появился в космосе. Он был составлен из терминов, фраз и слов, выбранных из сотни различных языков и в конце концов превратился в подобие тарабарщины, но при его помощи существа, не похожие друг на друга, все же получили возможность общаться.
— Мы — лошади-качалки, — сказала лошадь. — Меня зовут Доббин, и мы пришли, чтобы забрать вас с собой.
Пока Доббин говорил, не дрогнула пи одна частица его тела. Он просто стоял перед нами — уши стоймя, точеные ноздри, развевающаяся на несуществующем ветру грива. У меня даже сложилось впечатление, что слова, которые он произносил, исходили из его ушей.
— Думаю, они очень милы, — восхитилась Сара, и это было в ее духе. Ей действительно хотелось думать, что они «очень милы».
Доббин не моргнул и глазом в ее сторону.
— Мы настаиваем на том, чтобы вы поторопились, — сказал он. — Для каждого есть оседланная лошадь, а четверо из нас помогут вам перевезти груз. Мы не располагаем временем.
Все, что происходило, не нравилось мне, совсем не нравилось. Плевал я на эту качалку!
— Мы не любим, когда нас подгоняют, — сказал я Доббину. — Если у вас нету времени, то мы проведем ночь на корабле и отправимся завтра утром.
— Нет! Нет! — страстно возразила лошадка. — Это невозможно. С заходом солнца возникнет великая опасность. Вы должны быть спрятаны до захода солнца.
— Почему бы нам не сделать так, как он говорит? — предложил Тэкк, поплотнее закутываясь в рясу. — Мне не нравится здесь. Если время поджимает, то мы можем вернуться и собрать веши потом.
Доббин ответил:
— Мы возьмем ваш груз сейчас. Утром будет некогда.
— Мне кажется, — заявил я Доббину, — вы спешите. И если это правда, то почему бы вам попросту не повернуться и не уйти туда, откуда вы явились? Мы сами можем позаботиться о себе.
— Капитан Росс, — решительно сказала Сара Фостер. — Я не собираюсь идти пешком, если есть шанс двигаться верхом. Я полагаю, вы ведете себя глупо.
— Очень может быть, — рассердился я, — но я терпеть не могу, когда мной командуют нахальные роботы.
— Мы — лошади-качалки, — сказал Доббин. — Мы не роботы.
— Вы человеческие качалки?
— Я вас не понимаю.
— Вас сделали люди? Я имею в виду — существа, похожие на нас?
— Я не знаю, — ответил Доббин.
— Как бы не так! — сказал я и обратился к Смиту. — Джордж!
Слепой повернул ко мне одутловатое лицо. Восторженное выражение как будто прилипло к нему.
— В чем дело, капитан?
— Скажите-ка, Джордж, когда вы толковали о том о сем со своим приятелем, не упоминался ли в ваших беседах какой-нибудь конек?
— Мой конек? Вы имеете в виду коллекционирование?
— Нет, — сказал я. — Я подразумеваю конька, который качается. Вы говорили про коня-качалку?
— Впервые слышу, — ответил слепой.
— Но ведь у вас были игрушки, когда вы были ребенком?
Слепой вздохнул.
— Не такие, как вы думаете. Я слепой от рождения. Я никогда не был зрячим. Игрушек, обычных для других детей, не было…
— Капитан, — Сара злилась, — вы нелепы. К чему все эти подозрения?
— Я объясню, — сказал я столь же злобно. — И ответ прост…
— Я знаю… Я знаю. Вы подозревали всех и каждого — и тем самым спасали свою шкуру.
— Милостивая госпожа, — вмешался Доббин, — я прошу вас, поверьте: как только зайдет солнце, вам будет угрожать страшная опасность. Я умоляю вас, я заклинаю вас, настоятельно советую отправиться с нами, и как можно скорее.
— Тэкк, — обратилась Сара к монаху, — иди и начинай спускать из корабля наши вещи, — она воинственно повернулась ко мне. — У вас есть возражения, капитан?
— Мисс Фостер, — сказал я ей. — Корабль ваш, и деньги ваши. Музыку заказываете вы.
Она взорвалась.
— Вы смеетесь надо мной. Смеялись все время. Вы никогда не доверяли моим словам! Ни одному слову!