Френсис слегка смутился.
— Хм, черт… Я по-прежнему хотел бы стать космолетчиком.
— Я думал, что ты уже вышел из этого возраста.Ареография: эквивалент земной географии. “Аресом” называли Марс древние греки.
— А почему бы и нет? — ответил Фрэнсис. — Нормальная профессия.
— Тебе решать. В связи с этим, вы, молодые люди, поедете в колледж еще до миграции колонии, не так ли?
Поскольку земляне в спячку не впадали, колонии необходимо было мигрировать два раза в год. Летом жили в Чараксе, всего тридцатью градусами севернее Южного Полюса, а теперь колония готовилась переселиться в Копайс, находившийся в почти столь же высоких северных широтах в Утопии. Там предполагалось провести половину марсианского года, что примерно соответствовало одному земному.
Существовали также немигрирующие поселения рядом с экватором: Нью-Шанхай, Марспорт, Малый Сёртис и некоторые другие, но они не были колониями в полном смысле слова: здесь Работали, в основном, служащие Марсианской Компании. По контракту и в соответствии с уставом Компания была обязана давать марсианским колонистам высшее образование, отвечающее земным стандартам. Компания сочла, что только Малый Сёртис пригоден для этой цели.
— Мы отправляемся в следующую среду, — сказал Джим. — Почтовым скутером.
— Уже?
— Да, поэтому-то я и решил позаботиться о Виллисе. Что же делать, док?
Услышав свое имя, Виллис вопросительно посмотрел на Джима и его голосом повторил:
— Что же делать, док?
— Заткнись, Виллис.
— Заткнись, Виллис, — голос доктора Виллис воспроизвел не менее успешно.
— Вероятно, лучший выход из ситуации — это взять его наружу, найти подходящую норку и сунуть туда. А знакомство ты возобновишь, когда он проснется.
— Но, док, в этом случае я его потеряю! Он выберется намного раньше, чем я вернусь из колледжа. Ведь он проснется, видимо, даже прежде, чем вернется колония.
— Возможно, — Макрей задумался. — Вряд ли ему без тебя станет хуже. Теперешний образ жизни не естествен для него, Джим. Кроме того, он — личность, а не чья-либо собственность, ты сам это знаешь.
— Конечно. Он — мой друг.
— Никак не пойму, — вмешался Френсис, — чего Джим так носится с ним? Ну да, он умеет болтать, но ведь в основном просто повторяет, как попугай. По-моему, это маленький придурок.
— Тебя никто не спрашивает. Виллис, ты ведь любишь меня, а? Ну иди к папе.
Джим протянул руки, маленький марсианин подпрыгнул и теплым, пушистым, слегка пульсирующим шаром устроился на коленях. Джим погладил его.
— А почему ты не спросишь какого-нибудь марсианина? — посоветовал Макрей.
— Я пытался, но никто из них даже не обращает на меня внимания.
— Ты хочешь сказать, что тебе не хватило терпения дождаться. Марсианин заметит тебя, если ты терпелив. Ладно, но почему бы тебе не спросить его самого? Он сам может все объяснить.
— А о чем его спрашивать?
— Я попробую. Виллис!
Виллис двумя глазами посмотрел на доктора; Макрей продолжал:
— Хочешь выйти на улицу и найти местечко поспать?
— Виллис не сонный.
— Станешь сонным снаружи. Холодно, хорошо. Найдешь норку в земле, свернешься и будешь спать долго-долго. Что ты об этом думаешь?
— Нет!
Доктор быстро взглянул в сторону, чтобы убедиться, не Джим ли это; если Виллис не передразнивал кого-либо, он говорил голосом Джима. Звуковоспроизводящая диафрагма Виллиса обладала собственным тембром не более, чем динамик радиоприемника. Она вообще очень напоминала диафрагму громкоговорителя, с той только разницей, что являлась органом живого существа.
— Ответ ясен, но попробуем спросить иначе. Ты хочешь оставаться с Джимом, Виллис?
— Виллис остаётся с Джимом, — сказал Виллис и добавил задумчиво: — Тепло!
— Вот причина твоей притягательности, Джим, — сказал доктор сухо. — Ему приятна температура твоего тела. Но ipse dixit — держи его при себе. Я не думаю, что это ему повредит. Возможно, он проживет лишь пятьдесят лет вместо ста, зато получит вдвое больше удовольствий.
— Они обычно живут до ста лет? — спросил Джим.
— Кто знает? Мы слишком мало живем на этой планете, чтобы ответить на такой вопрос. А теперь, валяйте, выметайтесь отсюда. Меня ждет работа.
Доктор задумчиво посмотрел на свою постель, которую не убирал уже неделю, и решил, что теперь она может подождать и до Дня стирки.
— Что значит «ipse dixit», док? — спросил Фрэнсис.
— Это значит: «Он все сказал».
— Док, — предложил Джим, — почему бы вам не пообедать с нами сегодня? Я позвоню маме. А ты, Фрэнк?