Своего рассудка... своего сердца... Нинон не намерена была ни отцу, ни матери позволить распоряжаться своей судьбой! К тому же все добропорядочные знакомые казались ей невыносимо скучными. Впрочем, она была не против добродетели и даже молилась иногда: «Боже, позволь мне стать добродетельным человеком – но не добродетельной женщиной!»
Своенравие дочери доводило до слез матушку, они беспрестанно ссорились. Но Анри де Ланкло оказался мудрее. У него были свои планы относительно красотки-дочери, и он постепенно, исподволь начал претворять их в жизнь, задумав сделать из нее светскую красавицу.
На такое понятие, как нравственность (пусть даже и собственного дитяти), он, повторимся, смотрел весьма снисходительно и даже, не побоимся так сказать, насмешливо. А потому однажды привел ее в квартал Марэ... Центром светской жизни в квартале Марэ была Королевская площадь (ныне площадь Вогезов). Прогулки, свидания, стычки мушкетеров с гвардейцами – вот что здесь обычно происходило. А кроме того, здесь находился некий дом, где собирались такие же, как мсье де Ланкло, любители жизненных удовольствий и сосредоточивалось все, что было в Париже прекрасного, изящного и богатого. Нинон немедленно провозгласили первой красавицей и начали за ней ухаживать. Судьба всякой девушки из «Дома Эпикура» – так назывался клуб – была предрешена, однако некоторые молодые люди так влюбились в нее, что пожелали повести к алтарю. Однако она не имела ни малейших намерений связывать себя с вертопрахами, пусть даже весьма состоятельными. Узы брака безумно пугали ее – как и всякие другие узы. Она отказала всем – кроме одного. За ней начал ухаживать человек очень знатный, принадлежащий к древнему роду, – герцог Шатильон, Гаспар Колиньи, внучатый племянник знаменитого адмирала Гаспара Колиньи, убитого в Варфоломеевскую ночь. Когда молодой Колиньи встретился с Нинон, родители уже устраивали его брак с Елизаветой-Анжеликой де Монморанси, сестрой герцога Люксембургского. Однако Гаспар так очаровался Нинон, что решил жениться на ней. Анри де Лакло пришел в восторг, немедленно распростился со своей апологией свободной любви и благословил дочь. Однако он плохо знал собственное дитя! Когда Гаспар явился к девушке с предложением руки и сердца, она посоветовала ему жениться на мадемуазель де Монморанси, однако немедленно сделаться любовником мадемуазель де Ланкло.
– Во-первых, женившись на мне, вы восстановите против себя два знатных рода, – сказала рассудительная красавица. – Во-вторых... брак и любовь – это дым и пламя. Я вовсе не желаю, чтобы наши отношения были «задымлены», ведь я... люблю вас!
Не успел изумленный Гаспар опомниться, как она бросилась ему на шею, и спустя самое малое время, которое потребовалось для того, чтобы поднять юбки ей и расстегнуть кюлоты ему, стала любовницей молодого герцога.
Но поскольку, следуя убеждению самой Нинон, «женщины чаще отдаются по капризу, чем по любви», однажды ее каприз прошел, и любовники расстались.
Герцог очень страдал... но его страдания просто ничто по сравнению с горем доброго Анри де Ланкло. Он так и не смог оправиться от разочарования и вскоре покинул сей свет, совершенно не предполагая той блестящей карьеры, которую сделает дочь, и тех богатых урожаев, которые она пожнет на ниве любовной. Почти тотчас последовала за ним и высоконравная матушка, которая, наоборот, предвидела тот «тернистый путь», который пройдет ее дочь. Она могла только молить Господа наставить Нинон на путь истинный, однако Всевышний, похоже, был в ту минуту занят судьбой какого-то другого человека, потому что позволил Нинон вести себя так, как ей заблагорассудится.
Итак, «полное собрание человеческих совершенств», как называли Нинон многочисленные поклонники, осталась одна-одинешенька. Ей было шестнадцать... Ну и, разумеется, со всех сторон налетели покровители, как пчелы на великолепный цветок. Герцог Шатильон дал ей наилучшие рекомендации, и Нинон их блистательно оправдывала.
Она жила, не бедствуя. С наследства, оставленного отцом, Нинон получала ежегодно 10 000 ливров, кроме того, всегда находились желающие осыпать ее подарками и золотом. Но в том-то и состояло отличие Нинон от прочих куртизанок того времени (к примеру, от ее подруги, знаменитой Марион Делорм) – она не брала денег от мужчин. «Любовь – самая рискованная торговля, – рассуждала она, – оттого-то банкротства в ней столь часты». Она никому не желала быть обязанной ничем, кроме нежных чувств и приятных воспоминаний. Строго говоря, ее и куртизанкой назвать было нельзя. Однако она обладала тем достоянием, которое ни за какие деньги не купишь: умом и хорошим вкусом, а потому вела себя достаточно скромно... и в то же время изысканно. «Скромность везде и во всем, – так полагала она. – Без этого качества самая красивая женщина возбудит к себе презрение со стороны самого снисходительного мужчины».
Скромность была одним из тех цветов, которыми себя украшала «изящная, превосходно сложенная брюнетка, с цветом лица ослепительной белизны, с легким румянцем, с большими синими глазами, в которых одновременно сквозили благопристойность, рассудительность, безумие и сладострастие, с ротиком, украшенным восхитительными зубками и очаровательной улыбкой. Нинон держалась с благородством, но без гордости, обладая поразительной грацией», – так описывал ее Сен-Эвремон, временный любовник, оставшийся на всю жизнь другом и воспевателем ее красоты и ума.
Купив домик номер 36 на улице Турнель, в том же квартале Марэ, который Нинон обожала с детства, она собрала вокруг себя не только воздыхателей и обожателей, но и выдающихся по уму людей, привлекая их, как бабочек, ярким огоньком своего ума. Посетители ее салона получили прозвище «турнельских птиц», которым гордились не меньше, чем посетители отеля Рамбуйе кличками «дражайших» и «жеманниц». Дебарро, Буаробер, супруги Скаррон... Мадам Франсуаза Скаррон станет спустя несколько лет фавориткой короля, известной как мадам де Ментенон, и прославится своим ханжеством... но в пору дружбы с Нинон она отнюдь не была ханжой, ведь в доме на рю Турнель унынию и лицемерию просто не было места. Бывали тут Дезивто, Саразэн, Шапель; Сен-Эвремон и Мольер были постоянными гостями Нинон. Именно здесь Мольер впервые прочел своего «Тартюфа», вызвав горячие аплодисменты. Нинон аплодировала громче всех, в каждой сцене встречая собственные рассуждения, превосходно схваченные гениальным комедиантом. Мольер не раз выводил ее в своих пьесах. Например, очаровательная Селимена в «Мизантропе» не кто иная, как «царица куртизанок» Нинон де Ланкло.
Да, многие ее высказывания, удивительно точные и забавные, можно встретить в произведениях Лабрюйера и Мольера, поскольку они, люди творческие, подобно пчелам, собирали нектар для своих творений на всех встречных цветах и часто записывали то, что говорила остроумная Нинон.
Попасть в ее салон не возражал бы и кардинал Арман де Ришелье, который, несмотря на свое высокое духовное звание, прославился как величайший женолюб. Ришелье был убежден, что покупается все, что угодно, и через свою любовницу Марион Делорм прислал Нинон 50 тысяч экю, уверенный, что она немедленно пригласит его в свою постель или сама ринется в постель кардинала. Нинон с негодованием вернула деньги, заявив, что она «отдается, но не продается». Граф де Шавеньяк пишет в своих мемуарах: «Этот великий человек (Ришелье), умевший доводить до конца самые крупные начинания, тем не менее потерпел поражение, хотя Нинон никогда не страдала от избытка целомудрия или благопристойности; напрасно он предлагал через ее лучшую подругу Марион Делорм пятьдесят тысяч экю, она отказалась, потому что в то время у нее была связь с одним советником Королевского суда, в объятия которого она бросилась добровольно...»
Отдается, но не продается...
О, с каким пылом она это делала.(в смысле, отдавалась)!