— Нет! — закричала она вновь и ненавидяще посмотрела на Энэлайз. — А впрочем, я знаю, что у нее с ним был роман. С чего бы она уезжала отсюда?
— Значит, ты лгала нам, когда рассказывала, что шла по пятам за Энэлайз, пока она не вошла в дом немца? — гневно спросил мистер Шэффер и еще больше сжал дочь за плечи.
— Да, — сердито и неохотно ответила Фрэнсис.
— А как насчет детектива, которого ты наняла следить за домом Миллера, где Энэлайз, с твоих слов, проводила ночи напролет? Это правда? — вновь спросил мистер Шэффер.
— Нет, это тоже неправда, — призналась Фрэнсис, но затем опять начала истерически кричать. — Но я знаю, что у них что-то было! Я знаю это! Просто я не смогла ее выследить!
— Боже мой! — как ужаленный отпрянул от Фрэнсис мистер Шэффер. — Я никогда бы не поверил, что ты так зла и вероломна. И это моя собственная дочь!
Энэлайз поднялась. Гнев переполнял ее.
— Я не знаю даже, как назвать то, что ты сделала, — обратилась она к Фрэнсис. — Ты разрушила жизнь своего собственного брата, ты причинила ему такую боль. Но мало этого — ты разрушила мою жизнь и жизнь маленького Джонни. Ты — настоящая гадина! Ты отлично знаешь, если посылала следить за мною детективов, что я не была любовницей Курта Миллера. И из вашего дома я ушла только из-за тебя, из-за твоей ненависти. Это не имело к Марку никакого отношения. Да и не о Марке ты заботилась в первую очередь. Ты думала о себе. У тебя совершенно патологическая любовь к брату, и ты всеми силами хотела, чтобы он принадлежал только тебе. Не сомневаюсь, что ты радовалась, когда он возвратился домой искалеченный, и всю свою жизнь теперь будет зависеть от тебя!
— Нет! Я никогда не хотела, чтобы с Марком что-то случилось? — запротестовала Фрэнсис.
В ответ Энэлайз дала ей сильную пощечину. Какое-то мгновенье они стояли и смотрели, готовые вцепиться друг в друга! Энэлайз, пылающая от гнева и Фрэнсис, бледная как мел. Потом Энэлайз выбежала из комнаты.
Изумленный Прентисс Шэффер сказал, обращаясь к Фрэнсис:
— Теперь пойдем к Марку. Ты сама расскажешь ему всю правду!
Фрэнсис всплеснула руками и запричитала:
— Нет, папа! Пожалуйста, не заставляй меня делать этого.
— Ты сотворила страшное зло, Фрэнсис, и теперь должна расплатиться за него. И, хотя ты никогда и ничем не сможешь искупить его страдания, но ты пойдешь и все ему расскажешь, иначе я никогда не прощу тебя.
Марк принял страшные новости внешне спокойно. Но глаза его стали похожи на глаза израненого зверя, хотя ни один мускул не дрогнул на лице.
— Мои письма ты уничтожала тоже? — спросил он у Фрэнсис, а когда та отрицательно покачала головой, сказал: — Тогда, пожалуйста, сделай это сейчас.
— Нет, подожди, — вмешался в разговор отец. — Марк, ты не можешь так распорядиться ими. Энэлайз имеет право прочитать их. Она должна узнать, что ты не бросил ее, а любил и ждал встречи. С каким горьким чувством она жила здесь все эти месяцы, думая, что тебе безразличны как она, так и ваш ребенок.
— Я не хочу ее знать! Я не хочу, чтобы она читала те несправедливые вещи, что я написал в последних письмах. Я не хочу, чтобы она узнала из писем, как сильно я любил ее. Прошло больше года, и у нее было много времени, чтобы забыть меня. Энэлайз больше не любит меня. Она уже решила выйти замуж за Миллера. Пусть так и будет. Так лучше. Если она прочтет письма, где я писал о своей любви, она может из жалости вернуться ко мне, — сказал Марк.
— Но она вернется туда, где ей и положено быть, к своему очагу, — сказал отец.
— Нет! — неистово закричал Марк. — К черту! Разве ты не понимаешь? Я все еще люблю ее и не хочу, чтобы она связалась с беспомощным калекой. Я отказываюсь это делать. Я не вынесу отвращения и страха в ее глазах, когда ей придется лечь в постель рядом со мной.
— Дай ей шанс, Марк. Откуда ты знаешь, что она тебя не любит? Откуда ты знаешь, что она отвернется? — спросил мистер Шэффер.
— Только посмотри на меня! Мужчина, которого она любила, был сильным, здоровым и красивым, а не таким беспомощным как я. Подумай только, что ей придется взглянуть на мое голое тело, увидеть мои искалеченные ногу и руку! Она увидит множество багровых, скрученных шрамов, множество глубоких отметин от шрапнели…
Его прервал сдавленный крик Фрэнсис. Марк посмотрел на нее, а затем продолжил:
— Что? Не обращать внимания на все это? Да? А как же с этим жить?
Фрэнсис повернулась и быстро выбежала из комнаты, Марк посмотрел ей вслед, и в его глазах был суровый приговор.
— Отец! — сказал он. — Не пускай ее больше ко мне никогда. Мне не хочется ее видеть. Да и забери от нее мои письма.
— Хорошо, заберу. Но ты, пожалуйста, подумай хорошенько о том, что ты сказал Энэлайз. Муж и жена должны быть вместе, а Джону Прентиссу нужен отец.
— Пусть Миллер станет ему отцом, — возразил Марк. — Я ведь только напугаю ребенка.
Тяжело вздохнув, отец вышел из комнаты Марка, оставив бесполезный разговор и направился к дочери, чтобы забрать, как обещал Марку, его письма к жене. Он шел и думал, что, конечно, не станет их уничтожать, как просил Марк, и пока не станет показывать их Энэлайз, как хотел он сам. Надо хорошенько подумать, как распорядиться письмами.
После ухода отца, Марк закрыл глаза и вытянулся на диване. Он устал не только от того, что произошло, но и просто сидеть.
— Энэлайз! — Он стал вспоминать, как она выглядела во время их встречи. Она была такая стройная, с такой тонкой талией, такая желанная. Ее щеки горели так же, как и ее красное платье. Марк даже застонал — она всегда была неотразима в красном. Он вспомнил ее в прозрачной алой ночной сорочке, и как он заставил ее надеть подарок, и что за ночь была потом! Как всегда он ее желал! «О, нет, никаких желаний», — подумал Марк. — Они ни к чему такому отвратительному калеке».
Ему достаточно воспоминаний о тех ночах, что он уже пережил с Энэлайз. Но его тело не слушалось голоса рассудка, и сильное желание охватило его. Вряд ли это желание утолит проститутка, даже если он уговорит Джексона привести ее тайком сюда домой. Марк слегка улыбнулся, представив, что сказал бы по этому поводу его пуританин-отец.
Никто, кроме Энэлайз, не мог удовлетворить его страсть. За те долгие месяцы войны, когда он страдал, не получая от нее ни строчки, у него было несколько женщин. Но ни одна не смогла зажечь его. Боже, как он был глуп тогда, когда пришел к ней домой и не дал ей ни одного шанса объясниться. Он злился и ревновал, он изнасиловал ее, еще больше оскорбив! Впрочем, если бы ей представилась возможность оправдаться, то он, конечно, не поверил бы ей! Он никогда не верил и дико ревновал. Он никогда не пытался изменить их отношения к лучшему, а только усложнял их. Он соблазнил ее, унизил, сделал так, что общество отвернулось от нее, обременил ее ребенком, и, тем самым, принудил выйти замуж.