Мальчик почти все время проводил с отцом и сблизился с ним чрезвычайно. И хотя Энэлайз считала это благом для обоих, она боялась стать чужой сыну и твердо решила выкраивать ежедневно хоть немного времени для общения с Джонни.
Напряжение последних месяцев не прошло даром — она побледнела, похудела, под глазами залегли синеватые круги, и все лицо очень осунулось. Это замечали все, но только Полина осмелилась посетовать, что Энэлайз не щадит своего здоровья.
Еще одна мысль терзала Энэлайз. Живя в одном городе со своими родителями, она так и не решалась навестить их, помня как ее мать отказалась от нее.
Но однажды ноги сами привели ее к родному дому. Подойдя ближе она остановилась и посмотрела на него. Он выглядел таким же неухоженным, как и дом Полины. Краска на стенах облезла, газоны заросли и стали проседать ступеньки на крыльце.
Война принесла семье Колдуэллов разорение, так же как и другим старинным нью-орлеанским семьям.
Тяжело вздохнув, она решительно открыла калитку и постучала в дверь. Ей открыл их старый дворецкий и, узнав ее, замер. Они стояли и смотрели друг на друга, пока дворецкий не опомнился и не воскликнул.
— Мисс Энэлайз! — его лицо озарила улыбка. — Мой Бог! Как же хорошо вы выглядите!
— Здравствуй, Джозеф! Как поживаешь? Как все остальные?
— Чудесно, мисс Энэлайз, чудесно! Ваши родители по сравнению с другими процветают.
— Как ты думаешь…. — хотела было спросить она, но запнулась. Дворецкий сразу понял, о чем хотела спросить Энэлайз и печально покачал головой.
— Нет, мэм… Не думаю, что они захотят увидеть вас. Я схожу и спрошу, если вы хотите.
— Попробуй! — сказала она и осталась ждать. Не прошло и нескольких минут, как дворецкий вернулся. Он, стараясь не смотреть Энэлайз в глаза, произнес:
— Мне жаль, мисс Энэлайз, но миссис Тереза… Она сказала «нет».
— Что же, спасибо, и извини за беспокойство, — пробормотала Энэлайз и собралась уже уходить, как вдруг остановилась.
«Ну, уж нет! Просто так она отсюда не уйдет. Теперь она уже была другим, сильным человеком, не глупой девчонкой, какой была прежде».
К удивлению дворецкого, она резко развернулась и, отстранив его, побежала в гостиную. Дворецкий жестом пытался остановить ее, но не смог. Мистер и миссис Колдуэлл были ошеломлены, увидев ворвавшуюся в гостиную дочь. Тереза при виде дочери всплеснула руками и начала быстро-быстро обмахивать себе лицо веером, а ее муж уставился на дочь и молчал.
— Не беспокойтесь! Я долго не обременю вас своим присутствием. Я знаю ваши чувства по отношению ко мне. Но я здесь сейчас для того, чтобы вы узнали мои чувства и мои мысли. Честро говоря, мне не стыдно за то, что я сделала. Я спасла Эмилю жизнь, а вы отреклись от меня. Бог вам судья! Но я хочу вам сказать, что вы эгоистичны и слепы. Вы сказали мне, что больше не считаете меня членом этой семьи. Все, что я могу сказать по этому поводу — слава Богу!
И прежде чем кто-нибудь из ее родителей смог произнести хоть слово, она повернулась и ушла, оставив их в шоке. Она вихрем прибежала к себе домой и влетела к Марку в комнату, заставив его вздрогнуть.
— Какого черта ты так врываешься?! — воскликнул он.
— Это их всех к черту! — взорвалась она и швырнула свою сумочку, а затем ухватилась за бутылочку с мазью.
— Успокойся! — сказал Марк, едва удерживаясь от смеха. — Тебе не следует растирать меня, когда ты пребываешь в таком ужасном настроении. Ты разломаешь все мои кости!
Она нахмурилась, а потом, тяжело вздохнув, сказала:
— Не беспокойся! С тобой будет все в порядке.
— А теперь расскажи мне, кто так испортил тебе настроение?
Энэлайз села в кресло и ответила:
— Я ходила навестить своих родителей. Я надеялась, что все-таки победит здравый смысл, но нет… Они даже отказались видеть меня.
Впервые за долгое время Марку стало жаль свою жену. Это он был виноват в размолвке между ней и ее семьей.
— Мне очень жаль, Энэлайз, — сочувственно произнес Марк.
— А мне теперь нет, — зло выкрикнула она. — Пара выживших из ума ханжей! Они сами себе навредили этим, потому что только я смогу им помочь! Но я высказала им все, что я о них думаю! Мне противно даже думать, что они — мои родители!
Марк громко рассмеялся, и Энэлайз, вспышка гнева которой уже кончалась, засмеялась невольно вместе с ним.
И только сейчас она поняла, что они легко разговаривают! Что они переступили барьер молчания, существовавший последние месяцы между ними!
Энэлайз посмотрела на Марка, и ей показалось, что он заметил то же самое. Они замолчали, и шаткое взаимопонимание вдруг опять куда-то исчезло, и настороженность вновь появилась в их глазах.
Она неловко встала из кресла и направилась к двери позвать Джексона. Тот снял с Марка одежду, и Энэлайз, налив себе в ладони лекарство Моники, стала привычно втирать его в руку Марка.
«Как жаль, что так быстро погасла искорка доверия», — печально думала Энэлайз, массируя руку.
Марк сожалел о том же и, боясь встретиться с ней взглядом, лежал не открывая глаз.
Энэлайз, закончив работу над рукой, перешла к ноге. Марк уже несколько дней не испытывал тех адских болей, что сопровождали вначале процедуру, но сегодня под прикосновением ее пальцев по бедрам вдруг разлилось приятное тепло. Он почувствовал, что проснулась его плоть и, покраснев, желал только, чтобы простыня, укрывавшая пах, не дала заметить этого Энэлайз.
Его гнев на Энэлайз сковывал его желания, но сегодня он потерял над собой контроль и понял, что она по-прежнему желанна для него. Его любовь к ней выжила, несмотря на боль, страдания и жажду мести.
Как он упорно подавлял ее, но она еще была жива. Нет, он не хочет, чтобы страсть к Энэлайз снова возродилась, и он примет к этому меры, — решил для себя Марк.
Как только Энэлайз ушла, Марк подозвал сержанта и сказал:
— Джексон, я хочу просить тебя об одном одолжении!
— Да, сэр.
— Возьми у меня денег и приведи мне хорошую проститутку.
Джексон изумился.
— Но, сэр, как — сюда?!
— Да, черт бы тебя побрал! Что ты на меня уставился? Неужели ты не понял, что я никогда не был монахом?!
— Конечно нет, сэр. Мне очень радостно за вас. Я рад, что вы вновь захотели женщину. Только никак не пойму… Зачем искать проститутку, когда у вас жена такая красавица и живет тут же с вами?!