— Сегодня вы официально стали частью армии Республики в составе 6-го и 7-го корпусов.
Стоявшие в строю воины одобрительно кивали, гордясь новенькими кокардами, только сегодня по распоряжению Готорна прикрепленными к их шляпам. Эмблемой 6-го корпуса был греческий крест, а 7-го — полумесяц со звездой; красный цвет эмблемы обозначал первые дивизии корпусов, белый — вторые, а синий — третьи. Сами по себе эмблемы ничего для них не значили, но среди солдат уже распространились слухи о большом значении отличительных знаков легендарных подразделений в Армии Союза в старом мире, и особенно красного круга на кокардах солдат 35-го Мэнского полка.
— Я уверен, скоро вы заслужите такие же почести, какие выпали на долю 3-й дивизии 4-го корпуса.
Марк указал на городские стены, служившие своеобразным амфитеатром для жителей Рима.
— Помните, что теперь и от вас зависит крепость стен нашего города в этой новой войне. Вам выпала честь защищать ваши дома, ваших близких и новообретенную свободу.
Марк посмотрел на стоящего рядом Калина; президент тоже стоял навытяжку, поля цилиндра отбрасывали тень на его лицо.
— Мы будем сражаться как единый народ, мы поможем нашим товарищам, как они помогли нам в прошлом году. Мы сражаемся за свободу каждого, кто просит нашей помощи в борьбе против тирании проклятых орд. Я с гордостью поведу вас в бой.
Марк отдал честь, по рядам солдат пронесся громкий гул одобрения. Он обернулся к Калину, и президент вышел вперед.
— Друзья, свободные граждане объединенных республик, — начал свою речь Калин, и Винсент с удивлением отметил, что его в латыни почти нет русского акцента, — я, как и большинство из вас, был подневольным крестьянином. Но теперь я свободен. В борьбе за свободу я лишился руки.
Калин указал на пустой рукав сюртука. Винсент знал, насколько неприятен был этот жест для Калина, считавшего упоминание о боевых заслугах самой низкой формой политиканства. Но в данной ситуации такой ход был оправдан, поскольку римляне не знали его так, как знали русские и янки. Солдаты ответили президенту очередной волной одобрительного гула.
— Я не могу сказать, когда закончится эта ужасная война, и закончится ли она когда-нибудь. Но я знаю, что вы — свободные граждане, и за это я буду биться до самой смерти.
Калин помолчал, глядя на стоящих перед ним воинов; его лицо стало вдруг очень усталым и печальным.
— Мы все по-разному произносим имя Бога, но Он — един для всех нас. Друзья мои, давайте помолимся все вместе, чтобы настал тот день, когда мы сможем отложить оружие, обнять своих родных и жить в мире.
Калин снял шляпу и осенил себя крестным знамением, римские солдаты молча опустили головы. Прошла минута тишины. Калин поднял голову и снова улыбнулся.
— Когда все это закончится, я думаю уйти в отставку и открыть кабачок.
Люди в строю расплылись в улыбках, кое-где послышался смешок.
— Не передавайте моей жене эти слова, но если вы будете в Суздале, то вам стоит лишь упомянуть 6-й или 7-й корпус, и я выставлю нам пару стаканчиков. Удачи всем вам!
Калин склонил голову и отступил назад; вслед ему послышались крики одобрения, даже более громкие, чем после выступления Марка. Президент подошел к Готорну.
— Я все сделал правильно?
— Почти.
— А, ты опять о президентском достоинстве, — посетовал Калин. — Дай Бог, чтобы после войны осталось в живых достаточно этих ребят, чтобы разорить мой будущий кабачок.
— Мы должны выступить сегодня, — сказал Готорн. Он уже сказал все, что собирался сказать, — призвал солдат выполнить свой долг. После его слов не было приветственных криков, да он и не ждал их, такие эмоции оставляли его равнодушным. Но Винсент видел гордость в их взглядах, решимость оправдать доверие, и этого ему было достаточно.
Калин печально кивнул, не решаясь отпустить Винсента, а тот криво улыбнулся. Накануне вечером они пытались поговорить, но ничего не вышло. Если и был на свете человек, которого Винсент любил за его доброе сердце, так это был его тесть. И в то же время Готорн чуть ли не стыдился его.
— Береги себя, отец, — произнес Винсент срывающимся голосом. — А если…
Он не договорил и посмотрел в глаза стоящего перед ним мужчины.
— Все в порядке, сынок, продолжай.
— Если я не вернусь, — продолжил Винсент, пытаясь унять дрожь в голосе, — скажи Тане, что она не виновата ни в чем. Скажи, что я любил ее. Просто со мной произошло что-то неладное. Я знаю, она решила, что я разлюбил ее. Это не так.
— Просто ты не любишь самого себя, — тихо произнес Калин.
Винсент посмотрел на него неожиданно повлажневшими глазами.
— Я ненавижу то, во что я превратился. — прошептал он. — И если есть Бог, даже он не сможет мне помочь. Я люблю войну и ненавижу себя за это.
— Ты найдешь выход. Возможно, Эндрю понимает тебя лучше, чем все остальные. Я знаю, он тоже о тебе беспокоится. Попробуй поговорить с ним.
Винсент покачал головой.
— Не теперь. А может быть, я еще не готов к разговору. 11 не знаю, буду ли когда-нибудь готов.
Готорн поднял голову и попытался улыбнуться.
— Побереги ее. А когда все будет кончено, если она найдет кого-то еще, дай ей понять, что я не против, я хочу, чтобы она была счастлива.
— Не говори таких слов на прощанье.
— Я думаю, мы больше не увидимся. Я давно это чувствую. Пусть этот разговор будет нашим примирением.
Калин не нашел слов, чтобы ответить. Он молча обнял Винсента за плечи, прижал к себе и расцеловал в обе щеки. Он опустил голову, не в силах смотреть на Винсента или кого-то другого. Готорн отступил на шаг. выпрямился и отдал честь Калину, а затем флагам обеих республик. Потом подошел к ожидавшему его Димитрию и офицерам штаба, сел на своего коня.
Перед Готорном выстроился 7-й Суздальский полк, но в его рядах было не больше половины состава. Часть солдат теперь служила офицерами в двух новых корпусах, часть погибла при защите Рима в прошлом году. Оставшиеся в полку были прикомандированы к штабам 6-го и 7-го корпусов. Потрепанное знамя 7-го Суздальского развевалось на утреннем ветерке. Винсент остановился и взглянул на старое знамя. Выцветшие золотые буквы на голубом фоне гласили: «Гвардия Готорна». Надпись была сделана его однополчанами в те дни, когда Винсент числился пропавшим без вести во время первой обороны Суздаля. Готорн посмотрел на Димитрия и вспомнил те давние события.
Знаменосцы с флагами обоих корпусов и республик Руси и Рима заняли места в голове колонны. Армия была готова к походу. Марк, тоже верхом, подъехал и остановился рядом с Готорном. Запела труба, раздался рокот барабанов. Первый с фланга батальон перестроился в колонну по четыре и повернул на север, по дороге, ведущей к Испании. Как только колонна приблизилась к месту расположения штаба, 7-й Суздальский полк выдвинулся вперед и возглавил марш. Винсент выхватил саблю и отсалютовал проплывающим знаменам. Толпы людей, заполнивших городские стены, разразились громкими криками. В середине колонны послышалось пение, и уже через несколько секунд все солдаты пели «Боевой гимн Республики».
Гимн, звучавший на латыни, показался Винсенту несколько странным, как будто не в меру воинственный преподаватель иностранных языков решил провести занятия на школьном дворе. Но впечатление было ничуть не меньше, идеалы, воспетые в гимне, становились общими для всей планеты.
— За это стоит умереть, — прошептал Винсент.
Марк посмотрел на него, но Готорн больше ничего не сказал. После прохождения знамен он тряхнул поводьями и присоединился к колонне. Перед самыми городскими воротами Винсент взглянул направо, и сердце его замерло.
Маленький Эндрю все еще лежал с температурой, и они с Таней довольно сдержанно простились дома. Но все же она пришла. Как объяснить ей, что в нем еще осталось что-то от растерянного юноши, так страстно любившего ее накануне войны? Преклонение перед божеством войны и жажда мести, сверхъестественно быстрое продвижение по службе и громадная ответственность поглотили его, опустошили душу, лишив способности любить и заботиться, оставив только потребность управлять и убивать. Сначала она переносила его пьянство с тихим терпением, потом последовали скандалы, потом слезы, потом она просто перестала с ним разговаривать и старалась уберечь от него детей.