Выбрать главу

— Считай, что на севере ты признан, если справишься с этим делом, — мрачно ответил он.

— Звучит так, будто я непременно буду признан. Веди меня!

— Ее можно направить в операционную хоть сейчас: она находится в больнице, — сказал он. — Бесполезно ждать лучшего момента.

— Конечно. И я бы не отказался от сэндвича. Позавтракал второпях. Ты знаешь, это успокаивает — съесть что-нибудь перед операцией.

— Это для тебя тоже приготовлено, — ответил Клэверинг.

Я съел сэндвич и десять минут спустя, стоя посреди операционной, уже натягивал стерильные резиновые перчатки. Вкатили пациентку, представлявшую собой такое печальное подобие красивой девушки, какое я когда-либо встречал.

— Но это же явный случай истощения! — сказал я.

— Я знаю, это похоже на истощение, — мрачно ответил Клэверинг, — и все-таки это не оно.

— В таком случае, ты бы лучше занялся подготовкой к переливанию крови к моменту, как я закончу, — отрезал я и начал осмотр.

Новообразование дернулось в истощенном болезнью животе прямо на моих глазах, и я нажал на него. Ответная реакция была странной: будто изогнулись и упруго сжались какие-то мышцы и сильно ответили. Никогда не видел, чтобы новообразование реагировало на давление подобным образом. Я кивнул анестезиологу, и он приступил к своей работе, а именно, занялся тем дьявольским наркотиком, который он должен был ввести бедной девушке, прежде чем она умрет.

Подошел мой черед, и я твердо решил для себя: обязательно найду это новообразование, когда вскрою кишку. Я сумел проколоть его иглой и закрепил ее там. Это было чувствительно: поверхность живота над ним сильно задвигалась.

Я подхватил инструменты — обычно я работаю с тремя из них: один я использую, а два других держу между пальцами для быстроты — и приступил к работе. Я сделал более длинный надрез, чем обычно, чуть ли не на всю длину опухоли, так как казалось, что она по-прежнему дергается, и обнаружил там красно-черную губчатую массу. Я потянул за иголку, крепко ее державшую.

И прямо из середины этой трепещущей губки на меня уставились два застывших, немигающих глаза.

Осьминог!

Оперируя, хирург готов ко всему, но я должен признаться, что эти глаза — а на мгновение они показались мне глазами дьявола — выбили меня из колеи. Но в этот же момент меня осенила мысль, что животное тянет иглу назад с полным напряжением всех своих присосок, вцепившихся в стенки кишки, так что факт, что я сумел найти новообразование, скоро полностью потеряет свой смысл. И в последующие десять секунд я раз пятьдесят погрузил нож в извивающуюся пористую массу.

Извивания прекратились.

Я взял пинцет и достал осьминога. Движение было легким и плавным: не мешала ни одна присоска. Никогда не думал, что можно убить животное с такой быстротой.

— Вот твоя опухоль! — сказал я и швырнул осьминога в таз.

Ничем не сдавленный, осьминог, казалось, был вполне способен заполнить канализационную трубу или разорвать бычью кишку. Глаза его по-прежнему были выпучены.

Клэверинга вырвало. Но тогда он действительно был совсем плох, а осьминог, надо сказать, выглядел отвратительно.

Я промыл кишку и зашил ее в течение десяти минут — лучшее время, за которое я когда-либо делал операции на брюшной полости.

Сильвия Бард выздоровела, ю это долгая история. Достаточно сказать, что сейчас у нее такое же отличное здоровье, какое она когда-то имела. Как бы там ни было, она вышла замуж за Клэверинга.

«Возможен великолепный шанс»? Действительно так! Осьминог появился на страницах всех крупных английских газет уже на следующее утро, а к вечеру его снимки обошли весь мир. И, конечно, жалеть мне было не о чем.

А если бы мне не пришло в голову зацепить это новообразование и прикрепить его к кишке, прежде чем я начал операцию?!

перевод Г. Кота

Невилл Килвингтон

Сети смерти

(Отрывки из зашифрованного дневника Джекоба Трезбонда, члена Ботанического общества)

12 октября, 11 часов вечера.

Этот день был отмечен двумя событиями, вызывающими у меня глубокое удовлетворение. Во-первых, в пол второго ночи я поясом от халата задушил свою жену и закопал ее тело в своей самой большой оранжерее. Приятно вспомнить то отрешенное спокойствие, с которым я проделал всю операцию. Она взволновала меня не больше, чем студента-медика, производящего вивисекцию над лягушкой. Сам процесс действительно оказался для меня чрезвычайно интересным, в особенности из-за того, что в нем присутствовала особая прелесть новизны. Фрэнсис долго страдать не пришлось, так как сознание она потеряла на удивление быстро. Было любопытно наблюдать, как выкатываются из орбит ее глаза и вываливается язык. Какая замечательная вещь рефлекс! Ее руки и ноги продолжали дергаться, а тело корчилось еще несколько минут после того, как она была мертва. Я так увлекся наблюдением за этими спазматическими движениями, что даже пожалел, что они прекратились. Я наблюдал бы за ними вечно.