Она преследует меня. Я уже могу слышать ее шорох за дверью. Крошечные щупальца, похожие на тонких черных змей, вползают из-под двери…
Еще секунду назад я бросался к двери и топтал эту струйку черных ползучих усиков, каждый из которых способен умертвить два десятка жуков. Но новые щупальца заняли их место и сейчас они ползут ко мне. Они лезут и в окно. Я слышу, как они стучат в окно и пищат. Они выползают из камина. Я чувствую холодные щупальца на шее. Какая вонь!
Они ползут вперед… обвивают меня со всех сторон, эти сети смерти… обвивают мою шею…
(Здесь дневник обрывается. Далее следует записка Арманда).
Когда я возвратился в Англию из Брюсселя, где провел несколько дней, пока не закончилась конференция, я незамедлительно отправился к Трезбонду. Я немного беспокоился за него. В последний раз, когда я его видел, он показался мне странным.
Я приехал к нему ранним утром третьего ноября, сойдя с ночного почтового поезда. Я был уверен, что Трезбонд примет меня даже в такую рань, потому что казалось, что он вообще никогда не ложится спать. Подойдя к дому, я увидел, что в спальне горит свет, но ответа на мой неоднократный стук не последовало. Я обошел дом сзади. Над далекими холмами забрезжил первый луч света, и я, к своему удивлению, обнаружил, что одна из оранжерей полностью разгромлена. Французское окно в кабинете было также разбито. Я споткнулся обо что-то мягкое и тяжелое. Это была одна из собак Трезбонда, лежавшая, мертвая, на боку. Язык у нее вывалился, глаза застыли, конечности были изогнуты в агонии, сопровождавшей смерть. Дальше я заметил и другую собаку, лежавшую в той же позе.
В дом я попал через окно кабинета и, дойдя до лестницы, окликнул Трезбонда. Я знал, что его жена и слуги уехали, потому что он писал мне об этом в своем письме, в котором он также обещал зайти ко мне за семечком лианы. В ответ на мой оклик раздался ужасный вопль. Это был голос Трезбонда. Он кричал: «Уберите это от меня, уберите это!»
Услышав крик, я рванулся вверх по лестнице. Голос Трезбонда не стихал. Дверь спальни была заперта, и я приложил все усилия, чтобы выломать ее.
Бедняга стоял на коленях, весь сжавшись, в углу комнаты. Было странно видеть его расширенные глаза.
Трезбонда забрали в сумасшедший дом, и, после того как некоторые из его высказываний, произнесенных в бреду, возбудили подозрения, полиция вскопала почву в разгромленной оранжерее и обнаружила там тело его жены, задушенной поясом от халата. Трезбонда судила выездная сессия суда Вудшира. Его признали виновным, но душевнобольным.
Я посвятил много времени расшифровке его дневника, который написан известным только ему очень сложным шифром.
Он никогда не приезжал ко мне в Челси, как пишет, так же как никогда у него не было этого семечка. Все разрушения, нанесенные оранжерее, разбитое стекло в кабинете и убийство двух собак были делом его собственных рук.
Элиот О’Доннелл
Тайна запертой комнаты
Только одна вещь на Болсовер-Сквер, 109 ставила Амелию в тупик: почему комната в конце коридора на первом этаже всегда была заперта? Движимая сверхлюбопытством, бывшим лишь одним из ее многочисленных недостатков, Амелия намеревалась выяснить этот вопрос.
Амелия Дженкинс была родом из Пэнкхэма, из приюта для беспризорных. Девушкам из приюта платили мало, и именно поэтому миссис Бишоп взяла ее. Миссис Бишоп была вдовой, блондинкой, чьи желтые волосы выдавали несомненные признаки пероксида. У нее были большие бледно-голубые глаза с неестественно длинными ресницами и бровями Греты Гарбо, и белые руки с длинными тонкими пальцами заканчивались миндалевидными ногтями, которыми она, несомненно, гордилась. Амелия считала миссис Бишоп красивой, но боялась ее. Однажды та, поймав Амелию за поглощением земляничного джема, пригрозила ее избить. Ее лицо вдруг стало таким суровым и жестоким, что Амелия испугалась, поняв, что это не пустые угрозы, что, однако, не мешало ей в отсутствие миссис Бишоп заходить в ее спальню и любоваться ее очень дорогим гардеробом. Особенно Амелии понравилось одно готовое ярко-красное платье, весь подол которого сверху донизу был усеян большими блестящими костяными пуговицами. Это супермодное платье приводило Амелию в восторг. Она также перемерила почти все шляпы, и ей нравилось, как она в них выглядела. Однако она всегда аккуратно возвращала все вещи на то место, где брала, боясь, как бы миссис Бишоп ничего не узнала. Само собой, она никогда не упускала случая поговорить с приходящими в дом торговцами и порасспрашивать их о миссис Бишоп. Но, к своей досаде, она не многое почерпнула из этих бесед: только то, что миссис Бишоп имела репутацию очень состоятельной и скупой женщины. Но это Амелия знала и сама. Она узнала это, не прожив в доме и дня. Действительно, ее жалованье было так мало, а рацион так скуден, что она взяла бы расчет, если бы осмелилась. Но это было для нее страшней смерти; она слишком боялась увидеть вновь так напугавшее ее ужасное выражение жестокости на лице миссис Бишоп. К тому же ее завораживало красное платье и запертая комната; она чувствовала, что не может их покинуть.