Когда опоздавший наконец вошел в комнату и был встречен громкими возгласами приветствий, разговор как раз зашел о том, что наиболее интересной последней новостью было прибытие в город передвижного музея восковых фигур, владельцу которого Константин сдал под демонстрационные залы унаследованный от своего дяди трехэтажный дом. Среди экспонатов выставки были поразительные копии исторических личностей, живших вплоть до эпохи рококо и французской революции, фигуры властителей, именитых ученых всех времен, но, кроме того, убийц-поджигателей и всевозможных злодеев разных стран мира, а также невинно осужденных и трагически погибших людей.
Сообщение Константина вызвало тем больший интерес еще и потому, что обычная здесь атмосфера всеобщего оживления в этот вечер никак не хотела устанавливаться. Поэтому было вполне естественно, что, несмотря на довольно поздний час, предложение тотчас же осмотреть эту уникальную коллекцию встретило полное одобрение. Возражения по этому поводу высказала лишь увлекающаяся литературой подруга Жюли Илари, которая испытывала известное отвращение при мысли о встрече лицом к лицу, как она выразилась, с целым легионом немых размалеванных покойников, к тому же в странном сочетании коронованных особ с уголовными монстрами.
— Однако именно это, — возразил Гидо, — как раз и придает всему комический оттенок, что легче всего позволит вам избавиться от ваших предубеждений.
— Нет, нет, — настаивала на своем Илари, — все равно я буду себя чувствовать так, будто нахожусь среди мертвецов, потому что в жизни таких вещей быть не может. И чем лучше удались в копии человеческие черты, тем хуже для меня, к тому же еще этот запах воска — он еще больше укрепит меня в моем очень неудобном предубеждении. А что, если есть такие злонамеренные умельцы, которые в состоянии придать хотя бы одной из этих фигур видимость одушевленности? Будь это лишь какой-нибудь особый взгляд или мимолетное движение. Уверяю вас, Гидо, только при одной мысли о подобных вещах у меня мороз по коже пробегает.
Чтобы еще больше мистифицировать Илари, в разговор вмешался знаток философии Людвиг, как раз из-за своих просвещенных взглядов выступавший обычно с логической последовательностью против всех так называемых темных сторон человеческой души, однако на этот раз высказавший предположения, которые, на первый взгляд, позволяли несколько усомниться в твердости его «прагматического», по его собственному определению, характера.
— Однако, — воскликнул Гидо, — я думаю, все здесь согласны с тем, что привидения не существуют в действительности!
— Но существуют состояния, в которых фантазия берет верх над всеми другими силами, — с улыбкой возразил Константин, — чему я мог бы привести соответствующий пример.
По многочисленным просьбам он согласился рассказать об имевшем место несколько лет назад случае, который произвел большое впечатление на него и на его товарища по университету. Оба студента во время поездки в Швейцарию провели несколько дней в Мюнхене, и их внимание привлек паноптикум, созданный по образцу открытого в 1780 году в Париже знаменитого музея Тюссо с его многочисленными восковыми фигурами в натуральную человеческую величину.
— Большинство фигур, — объяснил рассказчик, — вернее, их прототипов, либо принадлежало уже истории, либо готово было занять в ней определенное место. Однако на нас довольно сильное впечатление произвело отсутствие всякой логики в сочетании, например, галантных придворных особ и последних отбросов общества, и часто невозможно было понять, было ли случайностью или умыслом, что фигуры образовывали именно такие группы. Да, некоторые из них вызывали у нас только смех. После множества кричащих контрастов ангельское лицо одной женской фигуры в такой степени привлекло наше внимание, что мы даже не смогли смотреть на те мерзкие физиономии, в компании которых она находилась. Прообразом этой фигуры была добродетельная и тем не менее казненная по обвинению в убийстве своего отца Беатриче Ченчи, очень похожая на портрет, который мы видели ранее в Риме. Если судить по чертам ее лица, еще никогда правосудие не совершало такого страшного злодеяния, как ее казнь.
— Все же, — сказал я с напускной серьезностью моему спутнику, — что-то есть в распространенном суеверии, что между душами людей, умерших насильственной смертью, и их земными изображениями существует некая симпатическая связь. И не кажется ли тебе, что несмотря на искреннее желание увидеть изображение ожившим, если бы это произошло, то привело бы наблюдателя в неописуемый ужас?