Фридрих Герштеккер
Мертвый плотник
На западе графства Йоркшир, глубоко внутри страны, на значительном удалении от крупного тракта — ведь тогда еще не было железных дорог, которые пересекают теперь Англию во всех направлениях, — стояло старое, нетак чтобы уж совсем развалившееся, но все же достаточно ветхое здание. До Реформации оно служило пристанищем для монастыря, однако затем, перейдя в собственность пуритан, использовавших его какое-то время в качестве казармы, было продано одной католической семье. Семья эта не могла, да и не собиралась опять сделать из него монастырь, однако попыталась, насколько это было возможно, избавить старый замок от осквернения, которое совершила в свое время фанатичная чернь в твердом убеждении, что оказывает любимому господу чрезвычайно важную услугу.
Монастырская церковь, или часовня, от которой рассвирепевшие реформаторы не оставили почти ничего, кроме сводов, да и то только потому, что не хватило сил их разрушить, была вновь отстроена до такой степени, что заслуживала теперь имя «приличного дома божьего», как называют священнослужители подобные строения, если те соответствуют их представлениям о богоугодном воплощении. Высокие оконные своды, из которых буйные солдаты с завидной тщательностью выбили все изящные резные украшения, готические арабески, кресты и образа, были заново, но уже без украшений выложены камнем и снабжены новыми рамами. А вот кельи монахов, которые как раз и составляли основную часть казармы, владелец, напротив, велел снести и использовать место для хозяйственных построек. Он уже закончил внутреннюю отделку во всем здании вплоть до трапезной, как внезапно умер и оставил все свое состояние и земельную собственность — старый монастырь и прилегающие угодья — своей единственной наследнице — сводной сестре: старая дева с помощью почти такой же старой служанки вела до этого у него хозяйство.
Новая владелица вскоре после этого сдала имение в аренду постороннему человеку, протестанту, который привел угодья и хозяйственные постройки в отличное состояние. Однако ему была глубоко безразлична восстановленная часовня, и он предпочитал проскакать две полные английские мили до ближайшей протестантской церкви, нежели присоединиться к небольшой местной католической общине.
Прислуга — почти сплошь католики, которые прибыли вместе с бывшим владельцем или же приехали сюда позже из протестантского окружения — по этому поводу только качала головой и считала, что старый хозяин, должно быть, перевернулся бы в гробу, если бы увидел, что все его старания и труды были напрасны и что в его владениях теперь хозяйничают протестантские (а с таким же успехом можно сказать — языческие) руки. Однако его сестра была слишком благоразумной женщиной, чтобы считаться с этими разговорами и мнениями. Она прекрасно понимала, что жить ей как-то надо. И поскольку она сама, естественно, не могла заниматься сельским хозяйством и возделывать поля, то единственное, что ей оставалось, так это поручить все заботы арендатору. А попадет ли он потом, когда умрет, в рай и лоно Авраамово или в другое место, которое добрый христианин может поминать лишь с внутренним содроганием, занимало ее меньше всего. Если арендатор, пока он управляет ее имением, исправно вносит арендную плату, то все остальное ее не касалось.
Я упоминаю это здесь, однако, лишь для того, чтобы пояснить, почему местные ревностные приверженцы католических традиций устремляли на нее отнюдь не благосклонные взгляды. Они тоже качали головой и считали, что это никогда еще до добра не доводило.