Фридрих Герштеккер
Мертвый плотник
На западе графства Йоркшир, глубоко внутри страны, на значительном удалении от крупного тракта — ведь тогда еще не было железных дорог, которые пересекают теперь Англию во всех направлениях, — стояло старое, нетак чтобы уж совсем развалившееся, но все же достаточно ветхое здание. До Реформации оно служило пристанищем для монастыря, однако затем, перейдя в собственность пуритан, использовавших его какое-то время в качестве казармы, было продано одной католической семье. Семья эта не могла, да и не собиралась опять сделать из него монастырь, однако попыталась, насколько это было возможно, избавить старый замок от осквернения, которое совершила в свое время фанатичная чернь в твердом убеждении, что оказывает любимому господу чрезвычайно важную услугу.
Монастырская церковь, или часовня, от которой рассвирепевшие реформаторы не оставили почти ничего, кроме сводов, да и то только потому, что не хватило сил их разрушить, была вновь отстроена до такой степени, что заслуживала теперь имя «приличного дома божьего», как называют священнослужители подобные строения, если те соответствуют их представлениям о богоугодном воплощении. Высокие оконные своды, из которых буйные солдаты с завидной тщательностью выбили все изящные резные украшения, готические арабески, кресты и образа, были заново, но уже без украшений выложены камнем и снабжены новыми рамами. А вот кельи монахов, которые как раз и составляли основную часть казармы, владелец, напротив, велел снести и использовать место для хозяйственных построек. Он уже закончил внутреннюю отделку во всем здании вплоть до трапезной, как внезапно умер и оставил все свое состояние и земельную собственность — старый монастырь и прилегающие угодья — своей единственной наследнице — сводной сестре: старая дева с помощью почти такой же старой служанки вела до этого у него хозяйство.
Новая владелица вскоре после этого сдала имение в аренду постороннему человеку, протестанту, который привел угодья и хозяйственные постройки в отличное состояние. Однако ему была глубоко безразлична восстановленная часовня, и он предпочитал проскакать две полные английские мили до ближайшей протестантской церкви, нежели присоединиться к небольшой местной католической общине.
Прислуга — почти сплошь католики, которые прибыли вместе с бывшим владельцем или же приехали сюда позже из протестантского окружения — по этому поводу только качала головой и считала, что старый хозяин, должно быть, перевернулся бы в гробу, если бы увидел, что все его старания и труды были напрасны и что в его владениях теперь хозяйничают протестантские (а с таким же успехом можно сказать — языческие) руки. Однако его сестра была слишком благоразумной женщиной, чтобы считаться с этими разговорами и мнениями. Она прекрасно понимала, что жить ей как-то надо. И поскольку она сама, естественно, не могла заниматься сельским хозяйством и возделывать поля, то единственное, что ей оставалось, так это поручить все заботы арендатору. А попадет ли он потом, когда умрет, в рай и лоно Авраамово или в другое место, которое добрый христианин может поминать лишь с внутренним содроганием, занимало ее меньше всего. Если арендатор, пока он управляет ее имением, исправно вносит арендную плату, то все остальное ее не касалось.
Я упоминаю это здесь, однако, лишь для того, чтобы пояснить, почему местные ревностные приверженцы католических традиций устремляли на нее отнюдь не благосклонные взгляды. Они тоже качали головой и считали, что это никогда еще до добра не доводило.
Почтенная хозяйка, или Мисс, как ее, кстати, звали все в округе, употребляя это обращение вместо имени, в отличие от остальных незамужних барышень, к которым обращались с добавлением к слову «мисс» фамилии или имени, так вот, Мисс вместе со своей старой служанкой Дороти жила в комнатах прежнего настоятеля монастыря, которые одно время занимали офицеры пуритан, а затем, после того, как они были приведены в приличный вид, находились в распоряжении ее брата и поэтому лучше всего сохранились.
С этими комнатами непосредственно соседствовала трапезная монастыря. Бывший владелец намеревался разделить ее несколькими перегородками, превратив за счет этого в несколько больших комнат, предназначенных для различных целей. Однако безжалостная смерть помешала воплощению этих планов, и все в большом зале выглядело так, как его оставили рабочие. Было довольно жутко, открыв дверь из жилой комнаты, глядеть в просторный мрачно-серый зал, где рядом со стенами, частично уже оштукатуренными и украшенными лепниной, частично по-прежнему растрескавшимися и испачканными нечестивыми руками, лежали кирпичи — и в штабелях, и беспорядочно разбросанные; в одном месте над образом святого, чей лучезарный лик пуритане измазали черной краской, повисла в углу балка, в другом — из распятия на задней стенке почти полностью выпала одна из опор, в то время как из самих росписей, изгаженных и покрытых грубыми мазками малярной кисти, лишь кое-где скорбно и печально выглядывала то рука, то нога.
Старый хозяин не придавал этим мелочам особого значения по той причине, что предполагалось произвести полную перестройку всего зала, а затем заново оштукатурить и расписать стены.
Все это Мисс решила переделать, причем не только из-за зала и потерянной в результате этого площади — боже мой, ей со служанкой нужно было очень мало места и она вполне могла бы отказаться от зала, не ограничив себя тем ни в малейшей степени! — но это было довольно скверное, можно даже сказать, жуткое чувство, когда она сидела в своей комнате, тесно примыкавшей к залу, и осознавала, что отделена от этой нечестивой стройки с ее обезображенными и оскверненными образами, темными углами и грудами мусора лишь толстой дубовой дверью. А иногда вечерами — она могла бы побожиться — ей слышались из зала шаги и перешептывание. Дороти была, к сожалению, наполовину глухая, и ее нельзя было призвать в свидетели. Но кухарка, молодая ветреная особа, не пользовавшаяся особой благосклонностью хозяйки, сильно смутилась, когда ее позже спросили об этом, и заверила Мисс, что тоже слышала нечто в старом зале и что не желала бы с наступлением темноты подходить к нему слишком близко — ни за какие деньги во всем Йоркшире.
Поэтому были наняты рабочие, чтобы очистить часть зала, примыкавшую к двери Мисс и установить стены поперек верхнего отделения. За счет этого не только перегораживался зал, но и получалась прекрасная просторная кладовая, для которой теперь требовался лишь потолок, чтобы ею можно было пользоваться и чтобы полностью отделить комнату Мисс от прежнего неприятного соседства.
Потолок, для которого в стены были вмурованы балки примерно на высоте десяти футов и который требовалось лишь обшить досками, взялся доделать живший внизу в деревне плотник-ирландец. И с его умением он мог бы выполнить эту работу всего за несколько дней. Однако Патрик О’Фланнаган, хотя и был добрым малым, имел один недостаток, который не только приуменьшал многие из его достоинств, но и временами сводил их на нет. Дело в том, что он пил. И если я говорю «пил», то имею в виду не какую-нибудь невинную родниковую воду, а настоящее ирландское виски, употреблявшееся им, видимо, из чувства национального достоинства, причем в таких количествах, что к слову «пил» вполне уместно было бы добавить эпитет «изрядно».
Поэтому завершение устройства кладовой затягивалось со дня на день. И хотя Мисс все время требовала от Патрика О’Фланнагана, чтобы он доделал кладовую или по крайней мере совершенно точно назвал ей день, когда она будет готова (потому что, если Патрик пообещал что-то определенное, то расшибется в лепешку, но сделает), он умудрялся так искусно уклоняться от подобных обязательств, как это может в таких положениях делать только ирландец. Правда, Патрик обещал закончить кладовую в «ближайшие дни», но оговаривал это таким количеством различных условий типа «если милостью божьей жив буду», «если здоровье позволит» и так далее, что заранее можно было сказать, что господь вряд ли будет в состоянии все их исполнить. И опыт показывал, что так оно обычно и выходило.
Однако, прежде чем продолжить свой рассказ, я должен познакомить здесь читателя немного ближе с семейными обстоятельствами Патрика, пусть даже в нескольких словах.