— Даже если все говорит против него, я ни за что не поверю, что он сознательно и с каким-то умыслом отравил моего отца. Зачем? У него были отличные отношения с отцом. Это полный абсурд!
— Разве он не собирался жениться на вас? — осторожно спросил Паркер.
— Ну и что? При чем здесь это?
— Очень даже при чем. Возможно, что профессор и ценил доктора О’Шейна как медика и просто как человека. Но вы уверены, что он принял бы его в качестве зятя? Я не стал бы об этом говорить, если бы точно не знал, что не принял бы, — Джеймс внимательно посмотрел на Розу и с удовлетворением отметил, что его слова еще больше сбили ее с толку. И ее следующий вопрос это только подтвердил:
— Уж не намекаете ли вы на то, что отец говорил с вами об этом?
Бывший ассистент профессора специально немного помедлил с ответом, чтобы усилить эффект, а затем сказал:
— Я же вам уже рассказывал, что наши взаимоотношения с профессором в Египте носили почти семейный характер. Профессор относился ко мне как к доверенному лицу, почти как к члену семьи. И поэтому меня не удивило, когда пару дней назад он рассказал мне, что доктор О’Шейн просил вашей руки.
— Я… не верю этому. С чего бы это вдруг он стал говорить об этом с вами, а не со мной?
— Потому что он был против этого союза. Вспомните, как он отреагировал на то, что вы занимаетесь делами жителей деревни. Он не хотел, чтобы вы имели дело с этим сбродом, как он называл здешних жителей. Ну а если бы вы покинули Бушмилс, став женой деревенского врача, то такие контакты стали бы неизбежными. Ваш отец мечтал о том, что вашим мужем станет человек его круга — образованный, ученый. Но никак не выскочка из лондонских трущоб, который неминуемо потянул бы вас вниз!
Роза слушала Джеймса с растущим отвращением.
Хотя она и не могла опровергнуть его слова, у нее было такое чувство, что Паркер лгал, чтобы разлучить ее с Томасом и привлечь на свою сторону. Она решила, что будет лучше прекратить этот разговор.
— Я больше не хочу об этом говорить. У меня разболелась голова, — произнесла она и тяжело вздохнула. — Оставьте меня, пожалуйста, Джеймс.
— Да, конечно. Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в кабинете.
Он тихо вышел из комнаты, вернулся к столам с артефактами и сделал вид, что работает.
Но на самом деле он занялся совершенно другими делами. Паркер злорадно усмехнулся, подумав о том, что О’Шейн, его ненавистный соперник, пытается сейчас спасти свою шкуру, в то время как паутина лжи и интриг все сильнее его опутывает и скоро обовьется петлей вокруг его шеи…
Паркер взял в руки предмет, который, укрытый платком, лежал на столе. Он закрыл глаза, глубоко задумался, на его губах заиграла мечтательная улыбка. Картины давно минувшей эпохи возникли перед его внутренним взором. Красочные процессии из тысяч людей, одетых в шелка, увешанных золотыми украшениями. Ослепительные закаты, превращающие симфонию из желтого песчаника и монументальных статуй в картину захватывающей дух вечной красоты. Пальмы, подпирающие небо, и зияющая пещера, служащая входом в иной мир, такой же роскошный и наполненный бьющим через край богатством и расточительством. И среди всего этого сказочного изобилия маленький кусочек обработанного золота, размером едва большим, чем ладонь взрослого мужчины. Предмет, составляющий основу древней культуры. Артефакт, который теперь держал в своих руках Джеймс Паркер. И который должен был дать ему намного больше, чем только славу в мире науки…
— Вы же не будете отрицать, что залезли в большие долги, взяв на себя практику доктора Олби. И из этого следует, что вы вряд ли упустили бы возможность оказаться хозяином солидного состояния…
— Это всего лишь ваши домыслы! И я не вижу основания оправдываться в том, что никогда не было моим намерением! — доктор Томас О’Шейн поднялся с деревянного стула и начал ходит взад и вперед по комнате, где проводился допрос. Вот уже три дня как он находился под арестом и все еще не мог поверить, что все это происходит с ним на самом деле. Происходящее казалось ему страшным сном, ставшим явью.
Инспектор Грисхэм нахмурил лоб:
— Не имеет смысла далее ходить вокруг да около. Факты говорят сами за себя, доктор. Было бы лучше, если бы вы облегчили всем нам работу и сделали чистосердечное признание.
Томас остановился как громом пораженный, бросил на инспектора возмущенный взгляд и закричал:
— Я не виновен! Как только вы этого не возьмете в толк?
— Хорошо, хорошо. Я же просто сделал вам предложение. Если вы решили и дальше упрямиться, то ради бога. Время у меня есть, — Грисхэм пожал массивными плечами. — В конце концов, в тюрьме сидите вы, а не я.