Дэймон, идеальный зять, никогда не пробирался в дом тайком, чтобы украсть фоторамку. Если и было что-то, что понимали все три версии моей матери (Пия Миттал / Амбани / Трималхио), так это настоящую любовь. Она увидела ее в его глазах. Поэтому, когда Дэймон спросил, может ли он взять папину фотографию, чтобы сделать мне сюрприз, она провела его в мою комнату. Звучало так, словно он незаметно спрятал рамку в карман, прежде чем она успела заметить отсутствие фотографии внутри.
Во время каждого визита мама умоляла его устроить нам встречу. Дэймон утверждал, что я все еще злюсь и прошу дать мне пространство, чему она верила, учитывая наш последний разговор. Тем не менее, он успокаивал ее, показывая фотографии, на которых мы завтракаем, смотрим фильмы или плаваем в открытом бассейне на его террасе.
Мама считала, что я никогда не выглядела такой счастливой. Этого было достаточно, чтобы она дала свое благословение. С тех пор они втроем работали вместе, пытаясь преодолеть пропасть между нашими семьями.
Мамин односторонний разговор резко оборвался, когда в комнате раздался голос Зейна.
— Мы нашли кровь на парковке.
Мне не нужно было открывать глаза, чтобы понять, что будет дальше. Слишком знакомый разрыв в моей груди отозвался той же болью, к которой я привыкла за эти годы. Тьма раскинула свои черные щупальца вокруг моего сердца, напоминая мне, что она здесь, чтобы остаться.
— И? — спросила мама, затаив дыхание от волнения. Она решила, что я заснула из-за моего продолжительного молчания.
Последовала долгая пауза, прежде чем Зейн ответил.
— Эксперты подтвердили, что это кровь Дэймона. Думаю, Дэв застрелил Дэймона и нанял людей, чтобы закопать тело.
Тоска по забвению вернулась. Я не боролась с ней. Я хотела, чтобы она затянула меня в бездну, поглотила меня и стерла это ужасное существование. Почему я все еще здесь? Я больше не хотела быть здесь, в этой комнате, городе, мире. Ничто больше не имело значения потому что в глубине души я знала, что Зейн прав. Дэймон был мертв.
— Нет, Аксель, не говори так. Он жив. Он должен быть жив.
— Хотел бы я иметь новости получше.
— Пожалуйста, Аксель, — умоляла мама. — Должно быть что-то еще, что мы можем сделать. Она наша единственная дочь, и она не переживет его смерти. Я чувствую это.
— Мне очень жаль, принцесса. Дэв тоже пропал. Больше никаких зацепок.
— Пожалуйста, Аксель, я прошу тебя. Ты должен что-то сделать, — умоляла мама сквозь слезы.
— Шшш. Хорошо. Хорошо. Я попрошу Леви проследить за Парисом. Это единственное, чего я еще не сделал.
— Парисом? — мамин голос дрожал.
— Очевидно, Дэв был в больнице, навещая Розу, когда увидел, как Дэймон высаживает Париса. После того, как Париса выписали, Дэв позвонил из его палаты с настоятельной просьбой встретиться с Дэймоном. По какой-то причине Дэймон согласился, и Дэв ждал его на парковке. Возможно, Парис знает что-то.
Парис ничего не знал. Дэв, должно быть, понял, что то, что Дэймон сделал с Парисом, было достаточно плохо, чтобы потребовать Дэймона немедленно приехать. Это гарантировало ему встречу, которая разрушила наши жизни.
Последние следы человечности во мне, взращенные благодаря папиным наставлениям, маминой преданности, дружбе Розы и незапятнанному теплу Нила, растворились в воздухе. Потому что они никогда не смогли бы понять истинную тьму внутри меня и полюбить меня безоговорочно, как это сделал Дэймон. Я была для них слишком испорченной, слишком полной греха.
Именно поэтому Вселенная не могла позволить мне иметь что-то хорошее. Единственная хорошая вещь, что была дарована мне после стольких лет, была жестоко отнята, как я и предполагала. И теперь я навсегда осталась одна. Как и должно было быть.
Возвращение к прежней жизни казалось мне бессмысленным. Я говорила это не из-за ошибочных представлений об эмоциях, которые я не могла испытывать. Напротив, я говорила так, потому что полностью осознавала свои возможности. Я поняла, что это правда, в тот момент, когда раздался выстрел.
После целого дня отказа от еды и воды и разговоров у вращающейся двери с родственниками, забегающих в гости, мамино беспокойство усилилось. Я не упрямилась, чтобы причинить ей боль. Просто исчезла моя воля к борьбе. Я скорее увяла бы, чем смирилась с надвигающимися мрачными новостями. Это была единственная потеря, с которой я не могла справиться. Я не была к ней готова. Я смогла пережить все остальное, даже смерть папы, потому что знала, что его наследие будет жить во мне, когда я стану генеральным директором. Смерть Дэймона стала последним ударом. До сих пор я была бойцом, но мне больше не хотелось жить, если Дэймона не было в этом мире, чтобы разделить эту жизнь со мной.