Трупы лежали на ковровом покрытии, рядом. Их позы..., даже без заключения экспертов было видно, что мужчина первым выстрелом (если никто другой не стрелял, а это сделал именно он) тяжело ранил женщину в грудь, а затем лёг рядом с ней, обнял и выстрелил в себя. И у женщины, и у мужчины ранения были тяжёлыми, несовместимыми с жизнью... - Это и без эксперта было понятно.
Я с увлечением, ловя каждое слово, слушал рассказ своего друга и даже забыл о пиве. А он, вероятно захваченный воспоминаниями, казалось, в подтверждение своих слов, покачивал головой и тихим голосом продолжал рассказывать о произошедшей в квартире трагедии.
Славка рассказывал так красочно и с такими подробностями, словно во время трагедии сам присутствовал или находился где-то рядом.
* * *
Несмотря на своё обещание ради рассказа отказаться от Славкиной ухи, мы всё же побывали на Дону и наловили рыбы, и поели, приготовленную по его рецепту «Пищу Богов». Действительно, пахнущая свежей рыбой и чуть-чуть дымком, уха была восхитительна и я, изголодавшись по такому деликатесу, уписывал её так, что за ушами трещало. А мой друг, с хитрецой посматривая на меня и видя, как я расправляюсь со второй порцией его знаменитейшей ухи, лишь озорно щурил глаза и слегка посмеиваясь, приговаривал:
- Ешь, ешь писатель, когда ещё такой ушицы похлебаешь.
- Этт-то точно, - соглашался я с ним, уписывая четвёртый или пятый кусок рыбы. Десять дней пролетели незаметно, и я засобирался домой. Договорились, что на следующий год в гости ко мне приедет он и привезёт жену и ребятишек. Я пообещал свозить их на озеро Зайсан, показать красоты Горной Ульбинки, накормить копчёным лещом и ухой из хариуза. А ещё через день я сидел в купе поезда Москва-Риддер, слушал перестук вагонных колёс на стрелках и прощался с Москвой.
На следующий год Славка, мой друг и полковник полиции, вместе со своей семьёй был у меня в гостях.
Прошло ещё половина года и я, по разрешению друга, сдал рукопись услышанного в городе N+++ рассказа в печать.
Людмила Афанасьевна
Глава первая
Людмила Афанасьевна обратила внимание на необычное поведение дочери уже с месяц назад. Она воспитывала её одна, без мужа. Было трудно: приходилось постоянно как-то изворачиваться, чтобы дочь ни в чём не знала нужды. А как можно извернуться в наше время? Только одним способом - найти дополнительный заработок. И нашла - стала мыть полы в почтовом отделении.
Отбарабанит свои пять-шесть уроков в школе и бегом на почту. И так каждый день: в школе геометрия с тригонометрией, а после школы - мокрая тряпка и помойное ведро с водой. Возвращалась домой затемно, не чуя ног под собой от усталости.
Одна радость дома - шестнадцатилетняя, жизнерадостная дочурка Вера - тёмноволосая, похожая на цыганочку, стройная, вся в отца - плод её безумной любви к заезжему столичному гастролёру. Он оказался ещё тем типом! Даже не типом, а типчиком - малодушным, и к тому же женатым. Ну откуда она могла всё про него знать, откуда? Он же так красиво говорил ей о вечной любви, такие цветы дарил! Вот она и поверила, и влюбилась безоглядно, до умопомрачения.
Видя дочь, слыша её жизнерадостный воркующий голосок, Людмила Афанасьевна вспоминала Игоря, отца Веры. И моментально, откуда-то из самых глубин души, поднималось справедливое возмущение - подлец, негодяй, поматросил и бросил, а она теперь воспитывай дочь одна, бейся как рыба об лёд, чтобы хоть как-то выжить в этом суровом, не приспособленном для слабых людей, мире! Дура набитая! Господи, какая же я дура! Нет бы прислушаться к советам покойницы матери, так нет, захотелось самостоятельности - видите ли, она уже взрослая...
Она ещё раз грубо ругнула себя - дурында!
Вот и сейчас, кажется, тоже самое происходит с её Верой, с её ненаглядной, и такой умницей, дочуркой.
Людмила Афанасьевна доглаживала постельное бельё, а Верка читала книгу и нет-нет, да поглядывала на часы.
Чего уж тут непонятного? - с возмущением подумала она, изредка поглядывая на дочь. Всё как на ладони, сама раньше так делала, дура!
- Ты что это всё на часы поглядываешь? - решила она поинтересоваться у дочери, - до начала фильма ещё полтора часа.