В четверг утром Эдам проснулся очень рано, около пяти. Перед пробуждением ему приснился сон, в котором Хилберт и Лилиан в сопровождении его самого, Бриджит и родителей хоронят тело своего единственного ребенка на кладбище в хвойном лесу. Тела не видно, так как оно лежит в крохотном гробике с интарсией[93] из ореха в виде языков пламени. Хилберт и Лилиан совсем не похожи на себя — скорее на родителей с той картины. Эдам знал, что этот сон приснился ему после рассказа отца о похоронах Блейза. Он лежал в темноте и гадал, не сегодня ли наступит конец его мира. У него уже вошло в привычку задавать себе этот вопрос каждое утро.
Во сне Хилберт и Лилиан копали сами, они выбрали место рядом с могилой Блейза. Копали глубоко и вырыли могилу больше своего роста, так что даже их макушек видно не было. А когда копали они — сначала Шива и Руфус, потом Эдам сменил Шиву, — они не были так предусмотрительны: углубились всего на три фута. Если бы они копали глубже, думал Эдам, если бы они выкопали могилу на полагающиеся шесть футов, ничего бы не случилось…
Но они выкопали на три, а не на шесть. И даже для этого им потребовалось много времени. Худшее наступило, когда пришла пора закапывать могилу. Земля ручейками стекала по складкам одежды, по волосам. Эх, если бы могила была глубокой настолько, чтобы в ней в полный рост мог встать высокий человек — например, Руфус, — и чтобы его макушка не торчала над краем… Но они были объяты страхом, было холодно и шел дождь, они замерзли и спешили побыстрее покончить с этим. То было утро конца лета и конца мира…
Слышался шум проезжавших мимо редких машин, один раз простучали лошадиные копыта. Прежде чем копать, Шива аккуратными квадратами срезал дерн и отнес их в сторону, чтобы потом уложить на свежую могилу. Дождь, который то начинался, то заканчивался, пока они работали, вдруг превратился в ливень. Казалось, будто он встал на их сторону и принялся поливать могилу, чтобы прижился срезанный дерн.
Они укрылись от дождя в хвойном лесу, среди черных стволов деревьев. Там было сухо, темно и душно, пахло смолой. Дождь был слышен, но не чувствовался. Они будто все вдруг онемели, казалось, прошли часы, прежде чем кто-то заговорил. Эдам обратился к Зоси:
— Ты в порядке?
Она выскользнула из его объятий.
— Да.
Они уложили дерн и притоптали его. Небо было затянуто тучами, вершины деревьев раскачивались. Когда они вернулись из леса и подошли к дому, кедр исполнял свой ведьмин танец, размахивая черными ветками.
Шива отнес вилы в конюшню к остальным инструментам, Эдам же продолжал держать лопату. Он прошел в дом, в оружейную, где стояла черепаха и из стены выпрыгивала лисица, взял дробовик четырнадцатого калибра — тот самый, дамский — и вместе с Зоси отправился в Маленький лес. Там они похоронили ружье рядом с коипу. Он собирался похоронить оба ружья, легкий дробовик и более тяжелый помповый, тот, из которого он стрелял, но когда дошло до дела, он испугался.
На кладбище Эдам ничего не говорил, заметил лишь, что идет дождь, а значит, погода на их стороне. А вот Руфус сказал:
— Нужно как можно быстрее разъезжаться, каждый своей дорогой. Нужно побыстрее собрать вещи и уехать.
— У меня нет своей дороги, — сказала Зоси. Она сделала это наверху, когда вместе с Эдамом собирала вещи в сумки, и Эдам сунул ружье в сумку для гольфовых клюшек Хилберта. Зоси завернула ремень с заклепками в розовую майку и положила его, а еще джинсы, которые она превратила в шорты, и остальную одежду в рюкзак. — Я поеду к маме.
— А как ты поедешь? Где твоя мать?
Зоси робко покосилась на него — маленькая испуганная кошечка, зайчик, ощутивший, как по земле отдается стук палки.
— Здесь, — ответила она. — В Нунзе.
— В Нунзе?
— Они перебрались сюда из Ипсвича за неделю до того, как я приехала.
— Зоси, ты ехала в Нунз, когда Руфус подобрал тебя у вокзала?
— Да, естественно. Я сказала ему, что еду в Нунз, хотя мне туда не хотелось. Я боялась. Я знала, что они не обрадуются мне. Ну, что не может быть так, чтобы они обрадовались. Ты же видишь, что они даже не искали меня.
93
Вид инкрустации по дереву, когда фигурные изображения из пластинок дерева врезаются в поверхность предмета.