Роковая стрижка.3
«В наши дни молодые люди всерьез интересовались наукой,
а к внешности относились поверхностно-иронично:
так, носки молодой джентльмен обыкновенно носил до трех раз.
Первый раз - пяткой вниз, второй - пяткой вверх, и третий раз,
когда носок было можно надевать, не снимая ботинка».
Леонард Леонардович, профессор.
«Три раза была замужем.
Первый муж пил и по будням тоже, и оттого помер.
Второй всё ездил на заработки в Москву, да там и сгинул.
Третий был просто дурак, каких поискать.
Нынче мужиков нету».
Марина Ивановна, домохозяйка.
«Перед началом работы, внимательно ознакомьтесь с третьей главой,
и лишь потом «косячте»».
Из общей инструкции пользователя «Уиндоуз».
Город, где происходили эти удивительные события, так плохо укладывающиеся в банальное мышление банальных, хорошо, по, шепотом передаваемых друг другу, правилам, устроенных в жизни людей, был большим, пугающе, нечеловечески прекрасным и древним.
У него было странное, чужое имя, непонятно что означающее, имя какое-то квакающее и, видимо, оставшееся от автохтонного населения тех угрюмых широт, к нашим дням совершенно исчезнувшего. Надо полагать, что население то, «квакающее», было просто энергично вырезано под корень новыми переселенцами, чтобы не путалось под ногами. Энергичность - вообще отличительная черта горожан (а всякий горожанин - переселенец), а уж этого города - особенно.
В иные периоды своей истории, город был жив, здоров и наполнен разноцветными, бурлящими толпами искателей удачи, он был по-деловому расторопен и лавинообразно, будто вишневый куст ягоды, производил на свет уйму всякой всячины, начиная с носков и конфет, кончая автомобилями - да, он жил.
Теперь же, будто чума легла на него, пропитав все камни и головы - все превратилось в морок, иллюзию, игру дебила в кубики, когда построенная было башенка, обязательно рассыпается.
Да и непонятно для чего строится.
Городские университеты плодили, как помойки мух, профессоров и косоруких конструкторов-изобретателей, и никому не приходило в голову: а что вообще способен изобрести мозг, не только не ведающий, каким образом на стержне нарезается резьба, но даже и не читавший, как этот стержень-проволоку изготавливают, потому что «пуансон» - это фамилия актера МХАТа.
Городские фабрики и заводы были давным-давно сердито и торопливо ликвидированы по причине объективной дороговизны земли, и вместо них были на скорую руку слеплены дико-одинаковые, квадратнопридуманные километровые торговые центры с ласково-учтивыми, платными туалетами, и элегантными, одинаковыми до зевоты кафе с ядреным, горьким, как «чили», кофе и рогаликами, будящими неукротимую изжогу и тоску по белым скатеркам крохотной железнодорожной столовки с рабочим супом, интеллигентными ядрышками-тефтельками и демократическим пюре.
Городское население от зари и до зари тупо оказывало услуги друг другу: лечило зубы и аппендицит, стригло и завивало, пело и что-то изображало, и ремонтировало квартиры, строя и новые «шалаши», перевозило само себя туда-сюда, мело улицы, нагревало воду для ванн и устанавливало на компьютеры антивирусы, давало взаймы и одалживалось, и все это очень напоминало жизнь первобытного стада, расположившегося передохнуть возле убитого мамонта.
Когда вожак почесался и удовлетворенно объявил: «Жрите и плодитесь!»
Из жизни города ушла суть жизни человека.
Вместо него тихо прокралась чума. Легла и стала дышать и душить.
И город осунулся, постарел и покрылся, рождающими брезгливость и недоумение, имперскими, в рост человека, цоколями во временных трещинах, из которых сыпался песок старчества. Он ощерился потекшими от сочного чиновничьего пота и сала фасадами чужих дворцов, серыми, как деловой костюмчик менеджера-управленца при заграничном барине. И он базарно украсился памятниками, рождающими стыд за безграмотность в технологиях точного изящного.
Город тяжело, болезненно дремал, иногда пытаясь проснуться и очнуться, но попытки эти походили на исступленный бред сумасшедшего.
Вдруг, люди города, все одетые в мрачные, траурные одежды, начинали плакать, обниматься и гордиться победами в битвах за жизнь прежних героев, когда-то давным-давно живших в этом городе и не имеющих к нынешним никакого отношения - и речь, и идеалы, и внешность, и само мышление у тех и нынешних были абсолютно разными. К счастью, те, прежние герои были мертвы, и было невозможно проверить: а гордились бы они, увидав и гордость и счастливую жизнь нынешних?
Временами город начинал совеститься, и люди вспоминали о законах высоких, нравственных, доставшихся им в предание от родителей. Совесть одолевала день, максимум, два.