Она сбросила пальто с плеч на пол, а сверху уронила свой портфель. Затем она скинула туфли.
— Я должна чего-нибудь выпить, — заявила она.
— Красного? Белого?
— Хорошо бы белого. — Она уставилась на ожидавший ее скудный ужин. — У нас есть нормальный хлеб? — поинтересовалась она, и в ее голосе отчетливо зазвенело возмущение. Если один из них задерживался на работе, то по возвращении домой он обычно рассчитывал, что голодным его не оставят. Или это чрезмерное требование?
Майк взмолился про себя, чтобы хлеб был. Он обнаружил в ящике третью часть круглой буханки. Отрезав ломоть, он засунул его в тостер. Затем извлек из холодильника бутылку вино гриджо, надеясь задобрить жену хорошим вином.
— Ой, как мы сегодня щедры! — хмыкнула Мэг.
— Ты выглядишь измотанной. Собрание оказалось неудачным?
— Собрание оказалось неимоверно долгим, скучным и совершенно бесполезным. — Мэг, сощурившись, разглядывала мужа. — Да ты и сам не слишком свеж, — добавила она и склонила голову набок. — Я вижу, ты пил?
Майк медленно кивнул.
— Где?
— Мы с Коггесхоллом заглянули в паб.
— Ты же ненавидишь Коггесхолла.
— Вот именно. Это и породило необходимость напиться.
— Что ему было нужно?
— Черт бы меня побрал, если я понял, — пожал плечами Майк. — Но обсуждали мы преподавателей, не соответствующих занимаемой должности. О тебе речь не шла. Это очень щекотливая тема.
Майк молча кивнул, приговорив к презрению Мэг человека, о котором он сегодня даже не думал. Он был пьян, почти пьян. Но даже изрядная степень опьянения не остановила поток электрических импульсов, разбегающихся по его телу. Он по-прежнему был сильно возбужден.
Мэг изучила жалкое содержимое своей тарелки.
— Это все? — поинтересовалась она.
— Я тоже только что вернулся, — ответил Майк. — Сейчас я приготовлю салат.
— Не надо, — покачала головой Мэг. — Я хочу поговорить.
У Майка екнуло сердце.
— О чем?
— Сядь, — сказала Мэг. Сама она села на стул возле кухонного стола. Майк прислонился к стойке.
— Я хочу ребенка, — со свойственной ей бесцеремонностью объявила Мэг.
— Ты ненавидишь детей, — слишком поспешно возразил Майк.
— Я ненавижу детей как коллектив, против отдельных личностей я ничего не имею против.
Майк отлично понимал разницу, но сделал вид, что не понял высказывание жены и наморщил лоб.
— Мне сорок три года, — объявила она. — Медлить нельзя ни минуты.
Мэг была настроена так решительно, что Майку показалось: она требует, чтобы он исполнил свой долг прямо тут, на кухне. Или она даст ему отсрочку в несколько минут, необходимых, чтобы дойти до спальни?
Страх, закравшийся в сердце Майка, затаился и выжидал.
— Неужели ты об этом не думал?! — воскликнула она, не выдержав его молчания.
— Я думал, мы решили не заводить детей, — ответил он.
— Это было пять лет назад.
Мэг протянула Майку свой бокал. Он вдруг осознал, что выпил недостаточно, и налил вина не только Мэг, но и себе.
— Можно мне об этом поразмышлять? — спросил
— Несколько дней?
— Это вопрос инстинкта, — ответила Мэг. — Тут размышлять не о чем. И не забывай, что мои биологические часы отсчитывают в этом отношении последние минуты.
— Луиза родила своего первенца, когда ей исполнилось сорок пять, — сослался на опыт коллеги Майк.
— Да, и я тогда подумала, что это большой грех, потому что, когда мальчику исполнится двадцать лет, ей будет уже шестьдесят пять.
— Когда твоему ребенку исполнится двадцать, тебе будет шестьдесят три, — подсчитал Майк и тут же пожалел о своей бессмысленной жестокости.
— Да, только никто об этом и догадываться не будет, — пожала плечами Мэг.
Она была права. В свои сорок три Мэг прекрасно выглядела и находилась в отличной спортивной форме.
— С чего это вдруг ты передумала? — осторожно поинтересовался он.
— Я устала постоянно заботиться о чужих детях. Мне кажется, со своими собственными я справлялась бы намного лучше. Но нам, наверное, удастся родить только одного.
— Я просто… Я просто не знаю, что сказать, — развел руками Майк.
— Что ж, когда ты будешь об этом думать, подумай обо мне. Ты можешь завести ребенка и в пятьдесят лет, хотя это уж точно будет большим грехом, но я такой возможности лишена. Это мой последний шанс. Вероятно, нам даже придется прибегнуть к искусственному оплодотворению, если временность не наступит в первые два месяца.
— Но когда…
— Когда мы предпримем первую попытку? В воскресенье. Я прочитала множество книг и статей. Сейчас на эту тему проводится столько исследований… — Она замолчала и испытующе посмотрела на Майка. — Ну так как?
Майк почувствовал, что ему ничего не остается, кроме как уклончиво развести руками.
— Этот сыр прогорк, — заявила Мэг, склоняясь над тарелкой и нюхая ее содержимое. — У тебя есть еще что-нибудь? Я умираю от голода.
Майк с трудом сдержался и не сказал ей, что она всего лишь хочет есть. Ему хотелось уединиться и подумать обо всем, но с этим придется подождать. Сейчас он обязан накормить жену. До воскресенья оставалось еще четыре дня, своего рода отсрочка приговора. Он не мог даже представить, как он сможет отказать этой женщине, на этот раз решившей понюхать маслины. Интересно, маслины когда-нибудь портятся?
— Ну, хорошо, — смилостивилась она. — Подумай. Поговорим завтра вечером.
«Завтра вечером», — подумал Майк, и у него закружилась голова. А он-то рассчитывал, что завтра вечером станет абсолютно счастливым человеком.
Эллен
Сделав остановку у магазина и купив зубные щетки, ты сворачиваешь к первому попавшемуся по дороге мотелю, хотя раньше тебе и в голову не пришло бы тут остановиться. Рядом с тобой сидит твой восемнадцатилетний сын в своем красно-коричневом свитере и бейсболке «Ред Сокс». За все это время он по собственной инициативе не произнес ни слова, лишь односложно отвечал на твои ничего не значащие вопросы: «Книги с тобой?», «Это все, что ты решил с собой взять?» Ты не спрашивала его, хочет ли он провести ночь с тобой в мотеле. Ты просто поставила его перед фактом, точно так же, как и секретаря директора школы, не ожидая разрешения. Ты не оставишь своего сына в общежитии, хотя формально он еще не исключен. Ты хочешь, чтобы он был рядом с тобой. Ты уже давно боролась с этим страстным желанием, но тебя одновременно удивляет и радует то, что все происшедшее никак не отразилось на твоей любви к своему ребенку и на желании быть рядом с ним. Он твой сын, и ты сама о нем позаботишься. Теперь ты понимаешь, что вообще не имела права с ним расставаться. Ты не желаешь думать о жестокой иронии ситуации — ты отправила его прочь из дома, пытаясь защитить его, как говорится, от греха подальше, только для того, чтобы он оказался по уши в этом самом грехе. Даже хуже. Ты позволила ему самому совершить грех. Такая возможность тебе раньше и в голову не приходила.
Нет, сейчас ты не хочешь об этом думать. Ты уже не способна воспринимать иронию. Ты говоришь своему сыну, — который отвернулся и смотрит в окно, который всю дорогу от школы до мотеля ни разу не обернулся в твою сторону, который не хочет смотреть на тебя, — что сейчас вернешься. Тебя изумляет, что у него хватило нахальства надеть бейсболку задом наперед.
Это мелочь, но это его выбор.
В офисе мотеля «Горный ландшафт» никого нет. Ты разглядываешь маленький пластиковый письменный стол, стул в углу, кленовый журнальный столик (такие часто можно увидеть в приемных врачей), на котором едва умещаются иллюстрированный журнал и карточка с перечнем коктейлей из бара по соседству. Ты озираешься в поисках звонка.
— Эй? — робко зовешь ты. — Есть тут кто-нибудь?
До твоего слуха доносится какой-то звук из соседней комнаты. В дверях появляется мужчина с животом, похожим на большую опрокинутую чашу. Он обедал. В руке он держит скомканную салфетку.
— Мне нужна комната, — говоришь ты. — Для меня и моего сына.