Подходя к центру, я улавливаю звуки музыки, пока только быстрый ритм и самые низкие частоты. Я знаю, что в зале увижу девчонок-девятиклассниц, танцующих со вскинутыми вверх руками и воображающих, что они на рейв-пати или в ночном клубе где-нибудь на Манхэттене. Некоторые в поднятых руках держат напитки (диетическую колу в пластиковых стаканах), подражая девушкам, которых они видели в кино.
Жаль, что нельзя заглянуть внутрь, оставаясь при этом невидимой. Я только хочу узнать, там ли Сайлас. Я растолкала толпу мелюзги на ступеньках. Они выходят из зала покурить или выпить чего-нибудь покрепче колы. Девятиклассницы никогда не ходят поодиночке, а только компаниями по трое и четверо. Я чувствую себя одной из дежурящих на танцах родительниц: я старше окружающего меня молодняка, на мне нет блестящего топа и короткой юбки, и я озабочена.
Еще от входа я замечаю Джей Дота и Роба. Они на голову выше остальных парней, даже Сайласа, которого я пока не заметила. Присутствие Джей Дота и Роба меня удивляет. Это что, какая-то шутка? Неужели им и в самом деле было настолько скучно, что поход на танцы показался неплохой идеей? Может, у Джей Дота или Роба появилась новая девчонка из девятого или десятого класса, а остальные приплелись за компанию? Я продолжаю расталкивать толпу. Под ногами на ковре я чувствую что-то липкое, о чем даже задумываться не хочу. Я смотрю под ноги, а когда поднимаю глаза, то сразу вижу Сайласа. Он танцует, и это уже само по себе странно, потому что Сайлас никогда не танцует, кроме того, он делает это как-то разнузданно, и это еще более странно. Я наклоняю голову то вправо, то влево, и наконец мне удается рассмотреть все получше. Он танцует с миниатюрной девушкой, хорошенькой стройной девушкой. У нее белокурые волосы, и даже высокие шпильки не мешают ей двигаться быстро и очень грациозно. На мгновение мне становится интересно, чисто с практической точки зрения, как ей удалось дойти до студенческого центра в туфлях, в которых я, наверное, и стоять ровно не смогла бы. Сайлас танцует не в такт, и во всех его движениях сквозит безумие. Он танцует безобразно, и если бы я не была так ошарашена, то мне стало бы за него очень стыдно. Он ведет себя как сумасшедший, но никто вокруг не смеется.
Я подхожу поближе. Его кожа блестит от пота. Он кружится, и его взгляд скользит по мне, но в глазах нет и проблеска узнавания. На нем зеленый джемпер поверх футболки и джинсы с мокрыми внизу штанинами. Его ботинки облеплены грязью. Мне кажется, что толпа расступилась и наблюдает за Сайласом, хотя на самом деле это не так. Просто он танцует в луче моего собственного прожектора. Насколько я могу судить, блондинка на высоких каблуках и Сайлас не только не соприкасаются телами, они даже не смотрят друг на друга. Но девушка явно находится в своей стихии. Она сексуально надула губки и томно прикрыла глаза, хотя временами эта гримаса сменяется ослепительной белозубой улыбкой, адресованной подругам, стоящим в сторонке и потягивающим колу. Они ей завидуют. Их можно понять. Она двигается, как танцовщица в своей собственной вселенной, на своей собственной орбите, лишь иногда пересекающейся с орбитой Сайласа. Он пригласил эту девушку на танец? Почему он здесь? Совершенно ясно, что он не болен. И если он все-таки сюда пришел, почему не пригласил меня?
Этого Сайласа я не знаю, так же, как и того, который был сегодня на баскетбольной площадке. Я боюсь этого Сайласа, дергающегося, как дервиш, совершенно не в такт музыке, Сайласа, которого подняли бы на смех, если бы не его свирепые движения, не безумный блеск его глаз. Возможно, они все зачарованы этим новым Сайласом. Возможно, они ждут, что он опять запустит в кого-нибудь мяч.
Я смотрю и смотрю, пока не понимаю, что больше не могу. Кое-кто уже обратил на меня внимание, и я знаю, что через несколько минут слух расползется по всему залу. Сайлас и Ноэль поссорились. Сайлас и Ноэль расстались. У Сайласа новая девушка — стройная блондинка на умопомрачительно высоких каблуках.
Я разворачиваюсь и, расталкивая толпу, выбегаю на улицу. Я спрашиваю себя: «Что, если шептуны, уже взявшиеся за работу за моей спиной, правы?»
Колм
Я согласен с тем, что чудовищный размах, который обрела эта история, — дело рук прессы. Или же во всем виновата общественность. А может быть, и сама школа. Искать виноватых можно до бесконечности, но несомненно одно: пресса действительно подлила масла в огонь.
Я сдал свою статью в четверг, 26 января, чтобы она появилась в Бостоне в пятницу в утреннем выпуске. Интуиция меня не подвела. Редакторы разместили ее на первой странице, сразу под сгибом. До этого моя статья лишь однажды появилась на первой странице, но это отношения к делу не имеет. Мне кажется, содержание кассеты мне удалось описать более или менее правильно, хотя, пока ты ее не посмотрел, представить все это просто невозможно. Разумеется, мне пришлось обойти наиболее пикантные подробности, чтобы она хорошо пошла с утренним кофе. В Авери мне удалось раздобыть экземпляр адресного справочника студентов, и я наугад позвонил по нескольким телефонам. Просто удивительно, с какой готовностью эти ребятишки общаются с прессой. Но самое интересное в студентах — это то, что они почти никогда не лгут. Они всегда преувеличивают, и тут надо держать ухо востро. Но они очень редко лгут. Во всяком случае, журналистам.
Тогда мне не удалось поговорить с кем-либо из непосредственных участников событий. Я не смог и близко подобраться к семье Квинни. Роб Лейхт тоже отказался от разговора со мной. Но у Джеймса спустя какое-то время нашлось очень много информации для прессы. Следует заметить, он пошел на этот контакт вопреки рекомендациям своего адвоката. И у меня состоялся абсолютно феноменальный — пусть и короткий — телефонный разговор с пострадавшей девочкой. Я раздобыл номер ее мобильного через одну из одноклассниц, позвонил ей и услышал несколько весьма необычных и довольно противоречивых заявлений. Насколько я знаю, я единственный из журналистов, кому удалось напрямую с ней связаться.
История не сходила с первой страницы «Глоуба» пять дней подряд. Позже мы продолжали довольно часто публиковать статьи, посвященные этой теме, вплоть до первой годовщины происшествия. И всякий раз, когда где-либо затрагивается эта тема, тут же начинаются ссылки на Авери. Этой теме также были посвящены многие передовицы, особенно часто речь шла о склонности подростков к риску, ответственности школ и злоупотреблении алкоголем. Огромный интерес вызвала отставка Бордвина, а также гражданский иск Джеймса Роублса.
Должен сказать, что не прошло и часа после того, как моя история появилась в сети (а это произошло еще до выхода утренних газет), как представители всех местных новостных каналов и всех вермонтских газет уже мчались в Авери. Еще до обеда там была вся тяжелая артиллерия американской журналистики — Си-эн-эн, Эн-би-си, Эй- би-си, Си-би-эс, ФОКС, «Нью-Йорктайме», «Вашингтон пост», да и все остальные тоже. Всем хотелось урвать хоть что-нибудь от этого скандала.
Си-эн-эн первыми заполучили копию кассеты, и хотя они мало что могли показать (лица и определенные части тел пришлось затемнить), зато много и напыщенно разглагольствовали об этичности показа данных отрывков, вызывая тошноту и отвращение характерным для крупных телевизионных станций самолюбованием. «Руководствуясь интересами наших телезрителей, мы покажем вам этот сюжет, хотя целый день спорили об этичности данного показа». Что за куча дерьма! Потом они сумным видом созвали всех экспертов по этике и миллион других экспертов, после чего принялись обсуждать все подряд: от алкоголя в школе до того, как понимают посягательство на половую неприкосновенность в Вермонте, и попыток школы замять преступление. С экранов телевизоров не сходили все эти Андерсоны Куперы и Брайаны Уильямсы, расположившиеся перед воротами школы в Авери. От внимания наблюдательных телезрителей не ускользнул и тот факт, что все они вырядились в куртки «Норт Фейс», пытаясь походить на студентов.
Я отвечал за эту тему в «Глоуб» от начала и до самого конца. Я получил за нее Пулитцеровскую премию. Можно долго рассуждать о том, насколько этично принимать награду, присужденную за омерзительную историю о злоупотреблении алкоголем и сексуальном насилии, но просмотрите истории, получившие какие-либо награды в течение последних десяти лет, и вы убедитесь, что почти все они повествуют о жадности и похоти, сексе или убийстве. Ты пытаешься убедить себя в том, что твоя газета, в отличие от таблоидов, подает информацию объективно и непредвзято, но правда заключается в том, что все мы таблоиды.