Лишь к утру я начала постепенно вникать в смысл происходящего. И вот странный парадокс, обнаруженный мною тотчас по пробуждении: вопреки тому, что сознание мое накануне было до крайности измождено и возбуждено, объятое болезненным жаром, оно восприняло все, что со мной случилось, вероятно, даже более остро и отчетливо, нежели в том случае, если бы оно пребывало в состоянии праздного бодрствования. Я без особого труда смогла припомнить вчерашний разговор в малейших деталях.
Поскольку в дальнейшем мне надлежало общаться с обитателями этого жилища, то, во избежание случайной возможности попасть впросак, продемонстрировав тупое невежество перед моими новыми знакомыми, я волей-неволей старалась осмыслить то новое, что мне пришлось услышать. По мере того, как я раздумывала над всем этим, во мне вдруг проснулся и разгорелся живейший интерес к нелегкой участи, выпавшей незнакомому мне Патрику. В сердце моем тотчас же вспыхнуло искреннее сочувствие великой трагедии, постигшей его большое несчастное семейство.
Теперь мне с очевидной ясностью открылось то обстоятельство, которое накануне я еще не осознала, а именно — потрясающая схожесть судьбы этого загадочного человека с моим собственным жизненным жребием. Оба мы — и он и я — лишились близких с той единственной, однако довольно существенной разницей, что во мне все еще теплилась надежда, правда, слабая, можно сказать, призрачная, и тем не менее служившая мне единственной спасительной соломинкой, за которую я судорожно старалась ухватиться — светлое упование вновь обрести их; для него же они были утеряны навеки, безвозвратно.
Как только этому почтенному джентльмену достало воли и мужества вынести, вероятно, самую ужасную земную кару, что в принципе может настичь любого смертного — ясное, неотвратимое сознание всех своих потерь? Это было для меня поистине непостижимой тайной. И теперь я, как никогда, отчаянно нуждалась в ее разгадке, ибо моя нынешняя ситуация вполне могла обернуться для меня той же страшной участью. Как остро ощущала я в себе недостаток той великой внутренней силы, что поддерживала в минуты тяжких испытаний таинственного покойного Патрика!
Чем дольше я размышляла над этим, тем настойчивее разгоралось во мне нетерпение вновь увидеть своих покровительниц, чтобы как можно более подробно узнать правдивое описание жизни их прежнего хозяина.
Вероятно, прошло около полутора часов с момента моего пробуждения, когда они наконец явились меня проведать. Как и накануне, их было только двое — все те же милые заботливые старушки; я почему-то вообразила, будто мне нынче выпадет счастье быть удостоенной внимания самого нового владельца этого дома — судя по всему, с моей стороны было неслыханной самонадеянностью допустить предположение, что мне могут оказать подобную честь.
Однако отсутствие означенного господина ничуть не огорчило меня. Напротив, я почувствовала невероятное облегчение, ибо само это обстоятельство дарило мне поистине бесценную возможность держаться с той свободной непринужденностью, которая могла бы в должной мере расположить старушек на откровенную беседу.
Марта несла в руках небольшой поднос с легким завтраком, испускавшим весьма соблазнительный изысканный аромат.
— Доброе утро, сударыня, — произнесла она с ласковой, покровительственной улыбкой. — Сделайте милость, выпейте чашечку чая: не нужно быть заумным философом, чтобы понимать его необыкновенные целебные свойства.
— Благодарю вас, — ответила я, принимая из ее рук чашку, содержавшую обычную порцию теплого чая с молоком. — Не знаю, что там утверждают заумные философы, мне, конечно, не по силам тягаться с ними, но, во всяком случае, полагаю, что глоток-другой свежего домашнего чая, любезно заваренного добрыми руками, должен непременно взбодрить.
— Глядите-ка, Марта, как переменилась нынче наша гостья! В ней просыпаются задор и словоохотливость, по-видимому, свойственные ей от природы! — заметила Эмма. — Это хороший признак. Стало быть, дело идет на поправку. А вы пейте, пейте, сударыня. Чай-то наш уж и вправду славный! Это ведь не простой чай, а самый что ни на есть правильный: мятный чай с молоком — излюбленный лакомый напиток покойного хозяина!
«Великолепно, — подумала я. — Просто идеальное начало для предполагаемого мной разговора — лучше, пожалуй, и не придумаешь. Грех упустить столь удобный случай поддержать эту тему».
— Помнится, вы говорили, — начала я, — что этот почтенный джентльмен потерял всех своих детей. В таком случае, могу я поинтересоваться, на каком основании новый владелец этого дома вступил в право собственности? Вероятно, он приходится близким родственником покойному господину — братом или кузеном?