Кровь отлила от висков мистера Бронте, и его лицо стало мертвенно бледным, суровый взгляд его застыл в неподвижном положении, дыхание внезапно прервалось, и в то же мгновение Элизабет Брэнуэлл почудилось, что сердце зятя остановилось. «О, Боже! — с невыразимой тревогой подумала она. — Неужели это конец? Силы небесные! Возможно ли выдержать такое?» Исполненный отчаяния, рассеянный взгляд мисс Брэнуэлл невольно упал на массивные старинные часы, отделанные незатейливой узорной резьбою, висящие над изголовьем кровати достопочтенного Патрика Бронте, — неутомимые изящные стрелки показывали около половины девятого.
…Было около половины девятого утра. Табби, порядком изнуренная выпавшим на ее долю ночным бдением, как раз вернулась на кухню и принялась за приготовление хрустящих чайных лепешек — излюбленного лакомства ее юных хозяек. Здесь же находилась и Шарлотта, одетая в простенькое холщовое платье. Девочка усердно старалась помочь служанке в ее неприхотливом деле, догадываясь, сколь нелегко пришлось ей минувшей ночью.
Вдруг неожиданно раздался странный размеренный и, в то же время, настойчивый стук в наружную дверь. Табби, не мешкая, отправилась отворять непрошенному гостю.
На пороге показался угрюмый, мрачный незнакомец, имевший вид почтенного старца. Во внешности пришедшего было нечто такое, что с первого же взгляда неприятно поражало и, более того, наводило неизмеримый страх: быть может, чрезмерная до неестественности суровость, лежащая на всем его облике и сковывающая холодной маской надменной неприступности его неприятные, словно высеченные из грубого неотесанного камня черты.
Это впечатление идеально дополняло облачение незнакомца, в котором, собственно, не было ничего странного, однако в сочетании с его весьма незаурядной наружностью оно выглядело как-то слишком дико, и эта неописуемая дикость ошеломила бы, вероятно, даже самого убежденного скептика и напугала бы самого невозмутимого стоика. Особенно эффектно смотрелась на старце длинная черная мантия, свободно развевающаяся на порывистом ветру и отливающая зловещим блеском в ослепительном отсвете серебристых молний, то и дело полыхавших за его спиной в проеме отворенной двери.
— Здесь ли живет пастор? — прямо с крыльца осведомился пришедший, окинув суровым взглядом присутствующих.
— Да, — ответила Табби, стараясь сохранить самообладание.
— Я желаю видеть его.
— Он очень болен и лежит в постели.
— У меня есть к нему поручение.
— От кого?
— От Господа.
— От кого? — переспросила встревоженная Табби.
— От ГОСПОДА, — повторил незнакомец и совсем уже устрашающим загробным голосом продолжат: — Он велел мне сказать, что жених идет, и мы должны готовиться встретить его; что веревки скоро будут порваны и золотая чаша разбита; что кувшин будет разбит у колодца.
Сказав это, старец внезапно развернулся и ушел, оставив немало озадаченную Табби и совершенно пораженную Шарлотту, которая явилась непосредственной свидетельницей всего этого странного происшествия, в мучительном раздумье.
— Кто этот человек, Табби? — спросила Шарлотта, утерев невольные слезы, вызванные столь неожиданным потрясением. — Знала ли ты его прежде?
— Нет, мисс, — ответила Табби. — Никогда прежде не видала его и никого, похожего на него.
…Патрик Бронте возвращался к жизни медленно и постепенно, словно пробуждаясь от вечного сна. Все вокруг казалось ему каким-то нереальным, подернутым прозрачной легкой дымкой, отдающей дивным розовым отсветом, сквозь который смутно проступали знакомые предметы, узнаваемые теперь хозяином с большим трудом. Ему повсюду виделось беспрестанное живое движение, где каждая деталь внешней обстановки то стремительно расплывалась до неимоверных размеров, то, наоборот, интенсивно уменьшалась, как бы растворяясь в полумраке. Окружающая действительность заблистала вдруг совершенно новыми свежими красками, постоянно принимая удивительные причудливые формы.
Вот в нескольких ярдах от изголовья его кровати сидит Элизабет Брэнуэлл. Руки ее молитвенно сложены на груди, взор вознесен ввысь в немой благодарности к великому Творцу. Теперь это вовсе не та чопорная пожилая женщина, что обитала здесь последние годы, присматривая за его детьми, — нет! В эти минуты она казалась мистеру Бронте молодой, цветущей красавицей, какой она запомнилась ему двадцать лет назад, — в ту далекую пору, когда он вместе со своей дражайшей супругой покинул шумный, роскошный Пензанс…