Через пару минут на кухне она, приспособив доску Полетт для резки овощей в качестве мольберта, рисовала по памяти то, на что обратила внимание днем. Вот девчушка в панамке кормит уток в парке Монсо, а вот старик, сидя на ступенях, сбегающих к Сене у Нового моста, греется на солнышке, а это гигант-полицейский регулирует уличное движение на бульваре Османн…
…Дэниел, худощавый красавец в вечернем костюме на концерте… Дэниел улыбается, рассказывая ей о своей встрече в джунглях… Дэниел злится, когда она…
Миранда отложила карандаш. С огромного белого листа на нее смотрел Дэниел. Улыбающийся, сердитый, задумчивый…
«Что же все-таки происходит»?
Звонок у входной двери оборвал ее мысли, словно колокол прозвучал в абсолютной тишине.
«Дэниел?.. Быть не может! Он же сказал, чтобы его не ждали. Но если это он, она не хочет его видеть…»
Открыла дверь, замерла на пороге.
— Bon soir, mademoiselle[10], — сказал консьерж, протягивая ей небольшой пакет. — C'est pour vous[11].
Посмотрела на листок, приклеенный к пакету. «Ее имя. Да, это ей!»
— От кого?
— Pardon, mademoiselle?[12] — не понял консьерж.
— Кто? кто? — улыбнулась беспомощно, — Хорошо, Спасибо.
Миранда закрыла дверь. «От кого этот пакет? Майна? Может быть, друзья уже узнали ее адрес. Но вряд ли они так разбогатели, чтобы посылать подарки…» Миранда встряхнула пакет.
— Открой и посмотри, — громко сама себе сказала она.
Книга… Старинная книга в кожаном переплете, потемневшем от времени.
— Какая прелесть! — вздохнула Миранда, перелистав первые страницы.
«Это же один из тех молитвенников с изумительными миниатюрами, которыми она любовалась на выставке средневекового изобразительного искусства в музее „Метрополитен“ в Нью-Йорке! Потом эти бесценные шедевры выставлялись в галерее на Пятьдесят седьмой авеню… А этот экземпляр и вовсе особенный — краски как живые, их совсем не изменило время. Тонкое изящное письмо…»
Миранда осторожно переворачивала хрупкие страницы. Стилизованные звери и птицы, загадочные дамы и кавалеры в старинной одежде, выписанной с изящной тщательностью. А буквицы? Миранда ясно представила картину: аскетического вида монах при мерцающей свече, не дыша, завершает свой долгий кропотливый труд. И вот теперь она, Миранда, не может оторвать глаз от этого сокровища, пережившего века. В середине молитвенника лежала записка. На глянцевой плотной бумаге.
«Миранде, которая никогда не судит о книге по обложке. Может ли твое сердце простить меня?»
На глаза навернулись слезы. «Ах, Дэниел, Дэниел! Понимает, что не роскошный букет цветов, не изысканная коробка конфет, не ювелирные безделушки, а эта маленькая книга — бесценное сокровище для нее».
— Дэниел, — прошептала она, — Дэниел…
— Миранда, — услышала она вдруг в тишине свое имя.
Медленно, не в силах даже вздохнуть, она встала с кресла, отложив книгу.
На пороге стоял он.
— Миранда, можешь ли ты простить меня? — сказал Дэниел.
Она не смогла выговорить ни единого слова. Спазм перехватил горло. Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он сделал шаг и приблизился к ней.
— Я не хотел приходить, но не смог удержать себя. Весь день думал только о тебе и не смог работать, — произнес Дэниел с явным волнением.
А она? Она тоже думала только о нем! «Кажется, я не убрала рисунки?»
— Я рада, что вы пришли, Дэниел, — сказала Миранда обрадованно.
— Правда, Миранда? Ты рада? — Лицо его ожило и он заулыбался.
— Да, Дэниел, — кивнула она. — Рада. Очень.
Он подошел и обнял ее. И все, что терзало и мучило ее, все, что не давало покоя, с коротким стоном выплеснулось из девичьей груди, и ей стало так легко и покойно.
— Ты никогда не покинешь меня, — расслышал он в этом стоне.
— Никогда, Дэниел! — произнесла Миранда отчетливо.
Тогда он пристально поглядел на нее и нежно поцеловал в губы.
Не было слов. К чему они! Было лишь нежное касание рук, легкое дыхание обоих и что-то более значительное, чем страсть.
Глава 10
По небу над Сеной скользили легкие облака. Еще не успевшая загустеть сиреневая вечерняя тень легкой дымкой лежала на реке. Солнце, нежаркое к вечеру, ровным светом заливало баржу, притулившуюся у берега. Женщина в яркой косынке развешивала белье на веревке, протянутой через палубу. Горшки с геранью и ноготками на крыше рубки свидетельствовали о стремлении хозяйки к домашнему уюту. Кошка, рыжая и пушистая, развалясь среди цветов, помахивала хвостом, лениво следя за шустрой собачонкой, носившейся по палубе за хозяйкой.
Этюд был почти готов. «Немножко приглушить краски у рубки, добавить блики на воде и…»
— Мадемуазель, не могу пройти мимо. Ваш носик в краске, — Дэниел обнял Миранду за талию.
— Дэниел, пожалуйста, подожди немного, — попросила она.
— Мадемуазель знает, как меня зовут? Польщен, — улыбнулся он.
— Ну, правда, Дэниел, ты всегда появляешься неожиданно, — говорила Миранда, тоже улыбаясь. — Подожди, я нанесу последние мазки.
— Я потому мешаю, что вы совсем забыли меня, дорогая. Вот уже ровно час я стою в надежде, что вы вспомните обо мне и пошлете к дьяволу все остальное, — сказал Дэниел.
— Если я скажу, что не забывала тебя ни на минуту, это не вскружит тебе голову? — пошутила Миранда.
— Мою — нет, — он поцеловал ее в щеку, вымазанную зеленой краской.
— Что будет завтра, когда месье Ранфре посмотрит мои работы? — забеспокоилась девушка.
— Твои работы в полном порядке. Поверь мне. Старик будет рад получить такую ученицу, — успокоил ее Дэниел.
— Твоя уверенность обезоруживает, но я подозреваю, что он захочет посмотреть и мои последние работы. Две недели в Париже, а мне ему нечего показать, — Миранда ласково провела ладонью по его щеке.
— Ты две недели со мной в Париже. Будь даже Ранфре столетним старцем, но он ведь — настоящий француз. Думаешь, он забыл, что такое молодость и весна в этом городе вечной любви? — пошутил Дэниел.
— Он прежде всего — художник, а потом уже француз, — засмеялась Миранда, ответив на его шутку. — Правда, Дэниел! У него острый глаз, и если я увижу, что он сомневается в моих способностях, виноват в этом будешь ты. Не могу понять, как тебе удалось расшевелить его. Просто такое представить себе невозможно. Ранфре назначил мне встречу! — ликовала Миранда.
— Я тебе говорил — у меня есть связи, — сказал он, целуя ее в ушко. — Смотри, солнце садится. Заканчивай скорей.
— Еще минуту — и все, — она склонилась над этюдником.
— Миранда, — сказал он, помолчав. — Ты скучаешь по Амстердаму?
— Скучаю? Что ты имеешь в виду? — изумилась девушка.
— Вспоминать о своих друзьях? Те полгода, что жила там?
«Совсем не вспоминаю», — подумала Миранда, а ответила так:
— Мы переписываемся с Майной. Так что я в курсе всех событий, — уклонилась она от прямого ответа.
«Не стоит говорить, что друзей забыла… Войдя в ее жизнь, он заслонил и их, и прошлое, но ни разу не сказал то, чего она ждала от него, мечтала услышать. Обнажать свою душу дело опасное…»
— Понятно, — Дэниел внимательно посмотрел на нее. — Заканчивай и пойдем ужинать.
Миранда проводила его взглядом. Дэниел, не спеша, поднялся по ступеням лестницы, помахал ей с набережной.
Солнце спряталось за дома. Тени сгустились, и Миранда решила закончить работу над этюдом дома. Не трудно будет припомнить настроение, охватившее ее у реки, несущей свои воды плавно и величественно, как сто и двести, и пятьсот лет назад. «Жизнь продолжается. Обыкновенная — то бурная, то размеренная, как течение воды, — думала она, вытирая кисти. — Много труднее передать чувства и мысли человека, отражающиеся на его лице.
Дэниела, например… Проще простого написать его красивое лицо, чувственный рот, мощный разворот плеч, атлетическое телосложение… Но попробуй-ка схвати и передай всю его суть со всеми взрывами темперамента и противоречиями в характере. Его уверенность в себе она раньше считала лишь высокомерием. Что казалось косностью, негибкостью — всего лишь принципиальность и бескомпромиссная убежденность в своей правоте. Он порой бывает непредсказуем, но зато все понимает. Если бы не понимал, давно бы добился своего, то есть попытался бы довести их отношения до крайних пределов. Понимает, что ей нужно время, чтобы перестать сомневаться в нем, поверить ему».