— Думаешь, Энни и ее мамочка живут у Дотти?
— Если они здесь, то сейчас и узнаем. Нельзя спрятать двоих людей в подвале с путающимися под ногами детьми. Слишком странно. И детишки болтают. Если Энни и Эвелин там, то они входят и выходят, как обычные гости.
— И мы будем сидеть здесь, пока не выясним что почем? Похоже, займет это уйму времени. Не знаю, готова ли я тут долго сидеть. То есть, а как насчет пожрать? И мне в туалет нужно, я как раз выдула большую бутылку содовой, перед тем как забрала тебя. Ты не предупредила, что слежка затянется надолго.
Я кинула на Лулу косой взгляд.
— Ну нужно мне сбегать. Ничего не могу поделать. Хочу писать, — взмолилась Лула.
— Ладно, а если так: мы тут проезжали мимо торговых рядов. Что если я тебя туда подвезу, а сама возьму машину и устрою слежку.
Спустя полчаса я вернулась на место, приткнулась к тротуару, одна-одинешенька и стала следить за Дотти. Морось перешла в дождь, в некоторых домах зажегся свет. Мимо меня прокатилась «хонда сивик» и заехала на подъездную дорогу Дотти. Вышла женщина и с заднего сиденья выпустила детишек из детских кресел. Женщина натянула капюшон, но в сумерках бросив взгляд на ее лицо, я решила, что это Дотти. Или, точнее, это была не Эвелин. Детишки слишком маленькие. Возможно двухлетка и семилетка. Не то, чтобы я эксперт по детям. Все мои знания о детях основаны на общении с племянницами.
Небольшое семейство вошло в дом, и загорелся свет. Я завела мотор и проехала потихоньку вперед, пока не очутилась напротив дома Рейнольдсов. Сейчас я хорошо видела Дотти. Она сняла плащ и теперь суетилась. На переднюю сторону дома выходила гостиная. В гостиной работал телевизор. Из гостиной открылась дверь, явно в кухню. Дотти бегала туда-сюда через дверной проем от холодильника к столу. Взрослых больше не было. Дотти и пальцем не пошевелила, чтобы задвинуть занавески в гостиной.
Детишки пошли в кроватки, и в девять в их спальне погас свет. В девять пятнадцать Дотти стала звонить по телефону. В девять тридцать она все еще болтала по телефону, а я вернулась за Лулой в торговые ряды. За полтора квартала от дома Дотти мимо меня проскользнула черная блестящая машина, уезжая в противоположном направлении. Я бросила взгляд на водителя. Джин Эллен Барроуз. Я чуть не врезалась в тротуар и не переехала газон.
Когда я подъехала ко входу в торговый ряд, меня уже ждала Лула.
— Залезай! — закричала я. — Мне нужно вернуться к дому Дотти. Я засекла Джин Эллен Барроуз, когда уезжала оттуда.
— Что там с Эвелин и Энни?
— Никакого признака.
Когда мы вернулись, в доме было темно. Машина стояла на дорожке. Джин Эллен была неизвестно где.
— Ты уверена, что это была Джин Эллен? — спросила Лула.
— А то. У меня все волоски на руках встали дыбом, и дико заболела голова.
— Угу. Тогда точно Джин Эллен.
Лула подбросила меня до дома.
— В следующий раз, как захочешь устроить слежку, просто дай знать, — предупредила Лула. — Слежка — одно из моих любимых занятий.
Когда я вошла в кухню, Рекс бегал в колесе. Он остановился, вытаращился на меня сияющими глазками.
— Хорошие новости, парнище, — сказала я ему. — По дороге домой я заехала в магазин и добыла ужин.
Я вывалила содержимое пакета на стойку. Семь пирожных «Тэстикейк»: два с ирисом «Баттерскоч Кримпет», кокосовое, два с арахисовым маслом «Пинат Баттер Кэндикейк», начиненное кремом и шоколадное пирожное. Нет ничего лучшего в жизни. Одни из многих преимуществ жизни в Джерси — всегда есть «Тэстикейкс». Их пекут в Фили (прозвище Филадельфии — Прим. пер.), везут по морю в Трентон такими мягкими и свежими. Как-то я прочла, что каждый день выпекаются 439,000 «Пинат Баттер Кэндикейк». И черт возьми, не очень много из них находят путь в Нью-Гэмпшир. И что вы будете делать со всем этим снегом, пейзажами и прелестями без пирожных «Тэстикейкс»?
Я съела кокосовое, потом с ириской, затем с арахисовым маслом. Рексу достался кусочек того, что с ириской.
Дела последнее время складывались не ахти. За две недели я потеряла три пары наручников, машину, и заполучила мешок со змеями на дверной ручке. С другой стороны все не так уж плохо. В общем, могло быть и хуже. Я могла жить в Нью-Гэмшире, и мне пришлось бы выписывать пирожные «Тэстикейкс» по почте.
Уже подходило к двенадцати, когда я заползла в кровать. Дождь прекратился, и в прорехах облачного одеяла светила луна. Шторы были задернуты, и комната погрузилась в темноту.
К окну спальни у меня примыкает старая пожарная лестница. Жаркой ночью на ней хорошо ловить прохладный ветерок. Полезно так же использовать под сушку белья, выставлять на карантин комнатные растения, зараженные тлей, и в холодную погоду охлаждать пиво. Увы, лестница заодно служила местом всяких неприятных происшествий. Именно там застрелили Бенито Рамиреза. Так случилось, что забраться на лестницу нелегко, но не так уж невозможно.