Томная, язвительная польская княжна Ядвига будет сдержанна и иронична. Отпустит колкость, но компенсирует ее улыбкой и приглашением на первый танец, и там, в зале полном свечей...
Перед глазами Габсбурга, только что любовавшегося соблазнительными изгибами Ядвиги, возник огромный ствол. Взвизгнули правая кисть и легкие, отчаянным рывком уворачиваясь в сторону. Стая распалась на две, потеряв синхронизацию передвижения. Запутавшись в ветках, ребра и щиколотки разлетелись на пары и хаотично заметались, выкликивая головняк стаи.
Габсбург ругался недостойно потомка великой ветви королей и дважды недостойно потомка великого князя. Особую неприятность ситуации создавало то, что ругаться он мог исключительно молча. Выражаясь иносказательно — у себя в голове. А голова в этот момент сосредоточенно призывала стаю в общий клин. Как бы не презирал Габсбург консерватизм Герхарда, сейчас важно было собрать всех вместе и продолжить путь. Интуиция подсказывала, что его, как еще недавно казалось, забавная шутка грозит обернуться правдой.
Глаза возмущенным писком оповестили, что в блестящее искрами сияние влетать отказываются категорически, и Габсбург прикрикнул на протестующих мышей, усилием воли вгоняя стаю в освещенный тысячами свечей зал. Замер на секунду на пороге, сосредотачиваясь для общей сборки и... поправив фалды фрака, шагнул через порог. Бросил быстрый взгляд на огромные часы. Успел! У него даже оставалось несколько минут, чтобы привести себя в порядок.
Мимо бессловесной тенью скользнул официант и бросил на Габсбурга заинтересованный взгляд. Однако быстро взял себя в руки, вручил гостю бокал тягуче-красной крови, прохладной, как любил хозяин замка, и растворился. Габсбург осторожно пригубил. Граф, устраивающий нынче большой бал для выдающихся детей, обладал своеобразным вкусом. Ежегодно напитки, подаваемые на балах, меняли вкус и консистенцию.
В прошлом году граф увлекся новомодными коктейлями, благодаря чему гостей потчевали коктейлем Кровавая Мэри. Совершенно дьявольским сочетанием крови юных Марий с острой приправой, привезенной графу в дар из загадочной Индии.
В этом году, судя по вкусу, чествовали Ватикан. Габсбург не был силен в тонкостях букета высшего духовенства, однако почти наверняка мог сказать, что наслаждается сейчас молодым кардиналом.
— Габсбург, какая приятная встреча, — саркастически приветствовал его ненавистный лондонский хлыщ Уильям, выныривая из-за портьеры. — Прекрасно выглядишь. Габсбург оценил непередаваемый оттенок сарказма, улыбнулся снисходительно и слегка кивнул, приветствуя соперника. Уильям рассматривал его внимательно, словно нашел в Габсбурге нечто новое и чрезвычайно любопытное. Потомок дважды великих собирался едко поинтересоваться, чем именно привлек столь пристальное внимание бастарда Бэкингемов. Он даже почти сформулировал это вопрос предельно унизительно для оппонента, но... Уильям еще раз улыбнулся, и в этой улыбке была доля триумфа, после чего отвесил короткий поклон и удалился.
Габсбург приосанился. Лондонский выскочка вот уже второе столетие мешался под аристократическими ногами представителя монаршей династии, упорно ввязываясь в борьбу за внимание самой ослепительной красавицы на этом балу. Прикрыв глаза, Габсбург представил, как обнимет тонкий стан надменной полячки, как их руки соприкоснутся, как она последует за ним, ведомая в танце, и почувствовал прилив сил.
— Габсбург, друг мой, вы ли это? — спросила его дама в пышном платье нежно-персикового оттенка. Присмотревшись, он узнал в ней княгиню Слецкую, удивительную женщину, в свои сто тридцать пять лет сумевшую стать доброжелательной тетушкой самому Графу.
Габсбургу всегда было любопытно, кто из родственников додумался обратить немолодую, подслеповатую и местами беззубую русскую княгиню, но задавать подобные вопросы он считал недостойным поведением, свойственным плебеям.
— Ах, мой друг, как приятно видеть вас, молодых и красивых на этом прекрасном балу, — кудахтала княгиня, обращаясь к вампиру старше ее на восемь десятилетий.