– Можно, я лучше присяду?
Торнтон усадил Еву в кресло, не отрывая от нее влюбленных глаз. Даже тщательно наложенный грим не мог скрыть, как сильно она побледнела. Торнтон поспешно налил немного бренди в узкий стакан и подал Еве.
– Что с тобой? – спросила Дженет.
– Разыгрались нервы. У меня неприятности в театре.
Не желая терять тоненькой связующей нити с Дженет, Ева резко сменила тему:
– Как тебе идет этот цвет! – Она оглядела костюм Дженет. – Пожалуй, больше я ни у кого не видела такого оригинального фасона. Мечтаю, чтобы именно ты придумала мне костюмы для премьеры! Но не решаюсь попросить тебя.
– Нет, Ева. Ты невыносима. Какие еще костюмы?!
– Дженет, только не сердись. Забудем о прошлой ненависти. Мы все были так несчастны последнее время. Давайте помиримся и будем друзьями.
Будущая актриса поставила бокал и вдруг опустилась перед сестрой Касса на колени. Дженет просто опешила.
– Умоляю, выслушай меня! – заторопилась Ева. – Я прошу такую малость. Я всего лишь хочу, чтобы ты сегодня пришла в театр на генеральную репетицию моей премьеры.
– Этого еще не хватало! – возмутился Касс.
Дженет пыталась поднять ее, но Ева не вставала с колен. Поверженная красавица не отводила от мисс Грант полные отчаяния и слез миндалевидные глаза.
– Твое присутствие в театре сразу прекратило бы гадкие сплетни и пересуды. Так тяжело пришлось всем нам: и Кассу, и тебе, и мне, и Торнтону. Ты только подумай! Но все скоро изменится. Мы с Торнтоном поженимся, сами собой улягутся слухи, и жизнь войдет в нормальное русло. – Ева говорила настойчиво и уверенно. Она четко произносила слова, пытаясь донести смысл каждого из них, как будто беседовала с ребенком. – Я не прошу тебя о невозможном. Просто приди в театр. Я обещаю тебе – ты будешь довольна.
Пит медленно повернулся к ним и первый раз за все время изрек:
– Я думаю, Ева права. Нам ни к чему новая шумиха в прессе. Скандальные сенсации только усложнят будущее Касса.
Ева наконец поднялась с колен, достала пудреницу и умело сделала макияж. Она вела себя как домашняя кошка, которая в разгар игры вдруг принимается вылизывать лапку.
– Так ты придешь? – спросила дива.
Она произнесла короткую фразу так многозначительно, как будто с этой просьбой связана ее судьба. Дженет взглянула на Пита. Адвокат милостиво кивнул, и тогда она неохотно ответила:
– Хорошо, я приду.
– Нет, тогда уж мы пойдем все вместе, – сказал Касс.
Когда он произнес это, в глазах Евы мелькнула тревога. Она снова ухватилась за рукав Торнтона. Тот помог ей одеться, и они удалились.
– Господи, подумать только! Ева и Торнтон! Ну и пара! И это наш отшельник Торни?! – Дженет не могла остановиться. – Пит, а ты уверен, что нам следует туда идти?
– Думаю, в такой пикантной ситуации это – лучшее, что мы можем сделать, – не очень уверенно сказал Пит.
– Да, многое бы я отдал, чтобы узнать, чего на самом деле Ева от нас хочет, – задумчиво произнес Касс.
Глава шестая
– Хотел бы я знать, зачем ты меня пригласил. Чего тебе от меня нужно? – раздраженно спросил Поттер.
Грэм Коллинж возмутился. Что за тон? Какая неблагодарность? Когда-то он великодушно приютил Поттера, предоставив ему кров, пока приятель перестраивал свой дом на Парк Лэнд. Ради него Коллинж претерпел множество неудобств: принимал у себя устрашающего вида знакомых Поттера, смирился с тем, что в любое время дня и ночи к нему могли вломиться полицейские. Коллинжа выводили из себя газетчики, бесцеремонно торчавшие под его дверью, что-то вынюхивая и высматривая.
– В те трудные дни, – вспоминал Грэм, – моя безупречная биография подвергалась оскорбительным проверкам лишь потому, что, приютив у себя такую сомнительную личность, как Поттер, я сам попал в число подозрительных субъектов. Весь этот кошмар я перенес тогда без единой жалобы. И вот теперь моя дружба вызывает сомнение. Меня уличают в какой-то корысти. Твой цинизм переполнил мою чашу терпения!
– Хватит. Это была великолепная речь. Но я думаю, – прервал писателя Поттер, – было бы эффектнее, если бы ты, произнеся ее, зарыдал.
Коллинж расхохотался.
Друзьям было около тридцати. Почти ровесники. Оба – светловолосые и худые, только Коллинж чуть выше Поттера ростом. Коллинж к своим тридцати годам был уже известным драматургом, но слава и деньги ничуть не испортили его. Он оставался милым простодушным человеком с тонким чувством юмора, находя, что самокритичность намного полезнее, чем непомерное самомнение. Даже к нападкам театральных критиков он относился с олимпийским спокойствием.