— Ясно. Я запросто раздобуду пару пушек.
— Подробности обсудим в среду. Организацию дела предоставьте мне. Ваша проблема — приодеться, держаться респектабельно и не привлекать внимания. — Я взглянул на Рею:
— Хочешь о чем-нибудь спросить?
Она хмуро вглядывалась в меня.
— В чем здесь подвох? — спросила она. — Вот мой вопрос. Я носом чую, что здесь что-то не так. Полмиллиона баксов без труда, без риска, без легавых! Какую игру ты затеял?
Я повернулся к Фелу:
— Ты как, сможешь найти кого-нибудь в напарники? Она мне осточертела. В конце концов, лучше двое мужчин, чем один мужчина и недоверчивая сука.
Он осклабился:
— Не обращай на нее внимания. Ее вечно проносит через рот. Во вторник вечером мы будем в отеле, мистер.
— Если вы не дадите о себе знать около полуночи вторника, я пойму, что вы струхнули, и поищу других.
Это была моя прощальная реплика.
За пять лет работы у Сиднея я много раз бывал у него в пентхаусе. Берт Лоусон, ночной вахтер, знал меня и всегда весело приветствовал, открывая мне дверь. В десять вечера стеклянная дверь подъезда запиралась, Лоусон уходил к себе в дежурку и проводил остаток ночи перед телевизором. Он выходил только для того, чтобы впустить случайного гостя или ответить на телефонный звонок, что редко нарушало его покой.
Четверо богатых обитателей дома, включая Сиднея, имели свои ключи от парадного и после десяти открывали дверь сами. За исключением Сиднея, все они были пожилыми людьми и если и выходили по вечерам, то очень редко. Это облегчало мою задачу. Входная дверь запиралась на автоматический замок.
Когда приходило время, Лоусон опускал защелку предохранителя, и после этого дверь можно было открыть только воспользовавшись ключом. Я не предвидел никаких затруднений с посещением Сиднея после десяти часов. Лоусон впустит меня.
Я поднимусь на лифте на верхний этаж, потом спущусь в вестибюль. Лоусон вернется к себе в дежурку смотреть телевизор. Мне нужно только прошмыгнуть в вестибюль, поставить замок на предохранитель, а потом подняться по лестнице в пентхаус к Сиднею. Входная дверь Сиднея тоже была снабжена автоматическим замком. Вечно забывая ключи, он редко запирал ее, зная, что дверь дома всегда охраняется днем и запирается на ночь. Если в день нападения он запрет дверь, когда я буду у него, надо найти предлог, чтобы отпереть ее. Я мог бы оставить чемоданчик в прихожей, выйти за ним, пока Сидней работает за столом, и поставить замок на предохранитель. Главное, чтобы Рея и Фел ворвались в пентхаус неожиданно и захватили Сиднея врасплох.
Я был уверен, что страх парализует его. Увидев пистолеты, он не посмеет и пальцем пошевелить. Я не ожидал никаких неожиданных действий от него, но мне, во избежание подозрений, придется разыграть из себя храбреца. Фел оглушит меня ударом пистолета. Мне не улыбалась эта перспектива, но было необходимо застраховаться от всяких подозрений. Я перенес сотрясение мозга при катастрофе, поэтому Фел не должен бить меня по голове, а только по лицу.
Занятый этими мыслями, я вел машину к Парадиз-Сити. Я почти не сомневался, что и Рея и Фел заглотнули крючок, несмотря на ее подозрительность. По если они вообразили, что я позволю им уйти с бриллиантами на миллион восемьсот тысяч долларов, то их ждало разочарование. Трюк заключался в том, чтобы подсунуть им стеклянное колье. Во время полета в Парадиз-Сити я почувствовал, что Рея начинает вызывать у меня опасения. Теперь, возвращаясь домой в «бьюике», я спрашивал себя, так ли уж мне хочется близости с ней. Я испытывал к ней вожделение, но оказалось, что миллион долларов влечет меня сильнее. Подвернись мне возможность переспать с ней как с потаскушкой, которой она и была, я бы воспользовался ею, но последний наш разговор показал мне, какая она холодная, черствая и жестокая тварь, лишенная всякого проблеска чувства. Миля за милей оставались позади, и у меня постепенно складывался план, как использовать ее и брата в качестве пешек. В отличие от своего братца-идиота она отнеслась ко мне с подозрением. В среду вечером придется вести с ней себя очень осторожно. Все пойдет прахом, если, подобно дикой кошке, почуявшей западню, поняв инстинктом, что это ловушка, она откажется отдела. Без нее и Фела мой план сорвется. Я не имел никаких других связей с преступным миром. Не мог же я спрашивать у встречных, не желают ли они принять участие в краже драгоценностей. Итак, все зависело от того, как пройдет наша встреча в среду. Я был уверен, что Рея явится в отель, но до той поры у нее будет время все обдумать и постараться понять, в чем заключается подвох и почему я, как дурак, предложил им полмиллиона. Выражение ее холодных зеленых глаз говорило мне, что я не убедил ее своим объяснением. Но в одном я был уверен: что ей нипочем не догадаться, что колье поддельное. Я считал, что, оставив колье в их руках, я усыплю ее подозрения. Колье послужит приманкой, и я был убежден, что мысль о такой приманке никогда не придет ей в голову. Завладев колье, она почувствует себя хозяйкой положения. Она будет уверена, что теперь я не в состоянии надуть ее.
Когда во вторник утром я появился в магазине, моя секретарша, Джейн Барлоу, сказала, что Сидней не придет, ему нездоровится. Я догадался, что он бьется над проектом ожерелья и задачка оказалась трудной. Я подумывал, не позвонить ли ему, но Терри наблюдал за мной, и я решил позвонить во время перерыва. В то время торговля шла бойко.
До перерыва я продал бриллиантовую брошь, браслет и обручальное кольцо. Воспользовавшись телефоном-автоматом, я позвонил Сиднею. Его голос звучал подавленно.
— Ларри, золотко, это будет непросто. Я весь уик-энд делал наброски и начинаю потихоньку отчаиваться.
Это было не похоже на Сиднея, но я понимал, как трудна его задача.
— Сделать два миллиона долларов никогда не бывает просто, Сидней, — заверил его я. — У тебя уже есть что показать мне сегодня вечером?
— Показать? — Он взвизгнул. — Сотни набросков. Мне уже тошно на них смотреть.
— Не волнуйся. Я зайду в девять, и мы разберемся. Идет?
— Сколько в тебе уверенности! Да, я закажу Клоду очаровательный обед. Приходи пораньше, приходи в восемь.
— Извини, я буду занят. Увидимся в девять. Я повесил трубку. Мне хотелось, чтобы, работая над ожерельем, мы встречались попозже. Это играло важную роль в моем плане. Клод, толстый, добродушный педераст, одно время работавший у «Максима» в Париже помощником шеф-повара, был для Сиднея кем-то наподобие Пятницы. Его рабочий день продолжался с восьми часов утра до десяти вечера. Он приходил и уходил точно вовремя. Он превосходно готовил и содержал роскошное жилье Сиднея в безупречном порядке с помощью двух цветных женщин, выполнявших грязную работу.
В тот вечер в начале десятого он открыл дверь на мой звонок и просиял, увидев меня. Я был одним из его немногих любимцев.
— Добрый вечер, мистер Ларри. Разрешите выразить мою радость по поводу вашего выздоровления. — Его радушное приветствие звучало искренне. — Входите, пожалуйста. Мистер Сидней ждет вас. — Понизив голос, он продолжал:
— Обед почти готов, так что прошу вас, не засиживайтесь слишком долго за коктейлями.
Я пообещал и прошел в просторную комнату, где застал Сиднея за письменным столом с тройным мартини в руках.
— Ларри! Как я рад тебя видеть. Это совершенный ад! Иди посмотри!
Я подошел к большому шейкеру и щедро налил себе мартини, после чего опустился в одно из больших удобных кресел.
— Потом, Сидней. Сначала давай поедим, вся ночь впереди.
— У меня гудит в голове.
Прихватив стакан, Сидней подошел к креслу, стоявшему рядом с моим, и сел.
— Я начинаю сомневаться в успехе. Боже! Прошлой ночью я не мог уснуть! Я постоянно думал о том, что отдал этой ужасной женщине три четверти миллиона! Наверное, я потерял остатки ума! Я уже начинаю задумываться, верну ли вообще свои деньги!
— Успокойся. Вернешь, и с лихвой. Будет, Сидней, не тревожься зря. После обеда мы во всем разберемся.
И, несмотря на явное отсутствие интереса с его стороны, я принялся рассказывать, как прошел день в магазине, что я продал и кому, добавив, что о нем многие спрашивали. За этой болтовней я покончил со своим мартини к тому моменту, когда Клод объявил, что обед подан. Это был отменный обед: фаршированные яйца чайки, за которыми последовали котлеты из баранины а-ля Эдуард Седьмой, нуазет д'анье Эдуард Седьмой, одно из коронных блюд «Максима».