— Это был несчастный случай, Сеси. И хватит об этом. — В голосе Роберта послышалась тревога, словно он сожалел, что позволил развиться разговору о Джоне. — Мы говорили о музее.
— К черту музей! Это еще одна из грандиозных отцовских глупостей, памятник себе, в котором он не нуждался. Он не мог позволить, чтоб все шло своим порядком. Если бы он не настоял, чтобы Джон вернулся в Гарвард…
— Сеси, пожалуйста! Не сейчас.
— Не сейчас? Почему не сейчас? — Сесилия глянула на Алексу. — Потому что она здесь? Вот как? Это, конечно, последний удар. Мы должны сидеть за столом в нашем собственном доме с какой-то девкой, которую — из того, что мы знаем, — отец вполне мог подобрать на улице.
Алекса была слишком потрясена, чтобы отреагировать, но по крайней мере четыре голоса возопили: «Сесилия!», с различной степенью ужаса, в то время как Эммет прикрыл глаза, словно был в молитве. Голос миссис Баннермэн имел наибольший вес — не достаточный, однако, чтобы помешать Сесилии отшвырнуть салфетку и броситься вон из комнаты, хлопнув за собой дверью. На пути она едва не столкнулась с дворецким, вплывшим в столовую с очередным серебряным подносом. Алекса отчаянно надеялась, что не увидит там голову какого-нибудь животного. Молочный поросенок или телячья голова, подумала она — это больше, чем она может вынести, и даже хуже, чем оскорбление Сесилии.
— Я пойду, поговорю с ней, — сказал Букер, поднимаясь из-за стола.
Миссис Баннермэн окинула его ледяным взглядом.
— Ничего подобного вы не сделаете, мистер Букер. Здесь не кафетерий, или как это у вас называется. — Краем глаза она заметила, что Эммет также встает. — И ты тоже, Эммет, — бросила она.
— Но нервы Сесилии… — пробормотал Эммет.
— Чепуха. Сядь. Это своим манерам она должна уделять больше внимания, а не нервам. Она всегда была капризным ребенком, и теперь, уже став взрослой, все равно ведет себя как дитя. Позже я поговорю с ней сама. Вы мало едите, — сказала она, внезапно переключив свое внимание на Алексу. — Надеюсь, вы не из тех глупых молодых женщин, что вечно сидят на диете? — Ее тон был, как обычно, ледяным, словно Алекса оскорбила повара.
— Я не очень голодна, спасибо.
— Если вы нездоровы, вам следует вздремнуть после ланча, — тон миссис Баннермэн предполагал, что это приказ.
— Вообще-то, думаю, я должна сделать несколько звонков.
— Звонков? — Миссис Баннермэн, казалось, удивилась. — Ах да, телефонных звонков. Воспользуйтесь кабинетом. Там есть телефон, вам будет удобно, и никто вас не потревожит.
— Я думал, Алекса, что после ланча мы могли бы поговорить, — сказал Роберт. — Если вы не против.
— Конечно, она не против, — заявила миссис Баннермэн, глядя на Алексу. — Можете убирать, — сказала она дворецкому, когда он, приоткрыв дверь, заглянул в столовую.
Алекса изучала лежащую перед ней утварь, надеясь, что трапеза близится к концу. Судя по тому, что подали только ложки, а вилки убрали, следующая перемена, если повезет, будет десертом.
— Если мы собираемся обсуждать что-то в деталях, думаю, мне следует вызвать мистера Стерна, — твердо сказала она.
Миссис Баннермэн кивнула. Реплика Алексы была адресована Роберту, но его бабушка имела привычку отвечать прежде остальных, как третий игрок на теннисном корте, который стремится перехватить мяч у противников.
— Конечно, вы вольны пригласить, кого пожелаете.
Настал момент тишины, когда прибыл десерт — огромный, разукрашенный пудинг, сердцевину которого составлял карамельный крем. Алекса, которая не любила сладкого, отрицательно покачала головой, и заметила, что миссис Баннермэн, несмотря на критический отзыв о диете, сделала то же самое. Букер, явно боясь показаться невежливым, взял маленький кусочек, Роберт нетерпеливо отмахнулся от дворецкого, зато Патнэм наполнил свою тарелку как жадный школьник. Миссис Баннермэн одарила его улыбкой.
— Gateau Saint-Honore, — сказала она. Ее французское произношение было устрашающе совершенным. — Насколько я помню, в детстве это было одно из твоих любимых блюд.
— Еда для младенцев, — с презрением сказал Роберт. — Я думал, Пат, ты это уже перерос.
— Некоторые вещи, Роберт, перерасти невозможно.
— Увы. — Взгляд Роберта проследовал за дворецким, когда тот покидал столовую. Алексу осенило, что Баннермэны соотносят свои разговоры с передвижением слуг, с чувством меры, которое сделало бы честь профессиональным актерам. Вопросы, которые нельзя было обсуждать в присутствии слуг, откладывались, пока они не покинут комнату, каким-то коллективным инстинктом. Миссис Баннермэн, казалось, точно знала, сколько именно минут пройдет до того, когда они вернутся, При этом в беседе никогда не возникало разрывов и неловкостей — миссис Баннермэн умело направляла ее в безопасное русло и держала там, сколько следует, используя свои неисчерпаемые ресурсы по части малозначительной болтовни.
Дверь за дворецким закрылась, и Роберт повернулся к Алексе, вмиг забыв о пристрастиях Патнэма к еде. — Нам нужно поговорить до того, как мы соберем наших юристов. Конечно, без спешки. Когда вам будет удобно.
Алексе показалось странным, что Роберт, похоже, готов позволить событиям развиваться медленно, притворяясь, будто она — гостья на загородном уик-энде. Считает ли он, что промедление даст ему преимущество, и если так, то почему? Возможно, просто оттого, что здесь его дом, его «почва», как выразился бы Саймон. Ей подумалось, что Саймону стоит позвонить точно так же, как и адвокату.
Роберт кивнул, положив конец дальнейшей дискуссии, когда появился дворецкий — наконец! — с кофе.
— Прекрасная погода, — произнес он, словно разыгрывая гостеприимного хозяина. — Стыдно не воспользоваться этим. Алекса, вы ездите верхом?
— По настоящему — нет.
— Ты мог бы подумать об охоте, Роберт, — сказала миссис Баннермэн. — Соседям было бы приятно снова увидеть Баннермэна в поле. Хотя, должна признаться, все изменилось к худшему, когда во главе охоты стоял твой отец, Здесь понастроила загородных домов толпа нью-йоркских юристов и брокеров. Большинство из них кошмарно сидит в седле и обладает еще худшими манерами. А женщины! Мордастые, размалеванные блондинки, гоняющиеся за мужьями.
Роберт улыбнулся.
— Как раз то, что мне нужно, бабушка.
— Ах, оставь! В любом случае, это был бы красивый жест. Предполагается, что это наши охотничьи угодья, знаешь ли.
— Не знаю… Вряд ли у меня есть подходящая одежда.
— Все твои охотничьи принадлежности наверху. Мейтланд может их в момент для тебя приготовить.
— Возможно. Вообще-то, я должен сказать, чего бы мне хотелось, раз уж я здесь в это время года. Я бы скорее предоставил лисиц нью-йоркским юристам и их мордастым дамам и подстрелил бы несколько фазанов. Я соскучился по этому. За исключением поло и соккера венесуэльцы мало занимаются спортом, в том смысле, как мы это понимаем. Президент республики однажды пригласил меня на охоту, но это просто означало плюхать вниз по какой-то жуткой тропической реке в каноэ, убивая все, что движется по берегам. Я спорт понимаю иначе. И с удовольствием провел бы день в поле.
— Тогда поговори с Мак-Гиверни. Он умирает от желания что-нибудь подстрелить. И вечно жалуется, что округа переполнена фазанами. С другой стороны, он не мешает им размножаться.
— Как ты, Патнэм? — бодро спросил Роберт. — Посоревнуемся? По пять долларов за птицу?
— Вряд ли, Роберт. Я годами не держал в руках ружье. И, если ты помнишь, никогда особенно не любил охоту.
— Однако ты был чертовски хорошим стрелком. Ну, давай! Это пойдет тебе на пользу.
— Ну, ладно. — Патнэм неохотно покорился неизбежному, как всегда в разговорах со старшим братом.
— Алекса, вы к нам присоединитесь? — спросил Роберт.
— Я не знаю, долго ли здесь пробуду.
— Мы устроим охоту завтра, если погода позволит. Прекрасно проведете время, обещаю вам.
— Что ж, может быть, — сказала она, поддаваясь напору энтузиазма Роберта. Из-за его манеры смотреть прямо на нее, когда он говорил, ей почему-то трудно было ему противостоять. Кроме того, она сохранила милые сердцу воспоминания, как блуждала вслед за братьями по кукурузным полям, а собаки весело бежали впереди.