— Думаю, здесь я должен вспомнить об обязанностях перед клиентом. Давайте скажем — достаточно близкую.
— Достаточно близкую, чтобы убить меня? — спросила Алекса.
Букер кивнул.
— Может быть.
— Я все еще не могу поверить, что он к этому причастен. Что угодно, только не убийство.
— Мне самому трудно принять, что Роберт настолько глуп или настолько зол. Честно говоря, боюсь, что за это ответственен я. Видите ли, я не сказал Роберту всего, что узнал в Ла Гранже, или о чем догадался… — он деликатно кашлянул, — о вашем отце, и так далее. Я думал, что спасаю вас от морального убийства. — Он нахмурился. — Я не сознавал, насколько далеко он способен зайти, если я не принесу ему добычу.
— Добычу?
— То, из чего он мог извлечь пользу. Факты о вашем браке. О вашем отце.
— Каком браке? — спросил Саймон. — И при чем тут ее отец?
Открылась дверь, и вошел врач в сопровождении медсестры. Теперь, когда им было известно, кто такая Алекса, с ней обращались как с некоей драгоценностью.
— Закройте глаза, миссис Баннермэн, — предложил врач. — Думайте о чем-нибудь приятном.
Она попыталась. По правде, операция вовсе не была болезненной, хотя прикосновение инструментов вызывало у нее тошноту. Она слышала металлическое клацанье, всякий раз, когда врач бросал дробину на поднос, однако, несмотря на его совет, ни одной приятной мысли не приходило ей на ум. Она, конечно, знала, что Букер был послан раскопать всю грязь, какую сможет найти в ее прошлом, но она никогда не представляла, что он способен не довести свои открытия до Роберта. Теперь она поняла наконец стратегию Роберта: тянуть время, притворяясь, что он согласен разделить контроль над состоянием, выстроить против нее обвинение, чтоб он мог либо шантажом принудить ее к повиновению, либо уничтожить ее через прессу — а если ничего не получится (как и случилось), просто ликвидировать ее. Она обманулась в его характере, который, должно быть, всегда являл собой сочетание двуличности и абсолютной безжалостности.
Артур предупреждал ее об этом, но она убедила себя, что он преувеличивал. Должна ли она теперь бежать, уехать куда-нибудь, может быть, в Европу, и предоставить всем этим заниматься юристам? Но это значит — оставить Роберта безнаказанным за организацию покушения на нее. И что мешает ему повторить попытку?
— Сейчас будет немного неприятно, — услышала она слова доктора к в следующий миг ощутила боль, такую резкую, что должна была сдержать дыхание, чтобы не закричать. Она открыла глаза и увидела, как врач склонился над ней: на его бровях блестели капли пота, глаза были сильно увеличены мощными очками, хирургические перчатки покрыты кровью. Яркие лампы ослепляли ее, вызывая головную боль, но она предположила, что худшее уже позади. Переведя дыхание, она закрыла глаза, но затем почувствовала еще более острую боль, проникающую в ногу все глубже и глубже.
Внезапно она вообще перестала что-либо чувствовать. Увидела — или подумала, что видит — сквозь пелену тумана Артура. Одетый в свой обычный темно-синий банкирский костюм, он стоял рядом, глядя на нее с выражением сочувствия. Однако в его лице было не только сочувствие, но что-то еще — суровость, даже некая нетерпимость.
Она потянулась, чтобы дотронуться до него, и ощутила рукопожатие. И сразу осознала, что рука — не Артура. Она была меньше, много меньше, с длинными, тонкими пальцами, изысканная холеная рука, на коже которой, однако, уже проступили старческие пятна.
— Я выехала сюда, как только узнала, — сказала Элинор Баннермэн.
— Простите меня. Я думала, что это Артур.
— Да?
— Мне действительно казалось, что он был здесь.
— Конечно. — Ее голос стал более мягок — даже удивительно. — Я тоже иногда видела своего покойного мужа — многие месяцы после его смерти. Заходила в спальню, а он уже был там, лежал в постели в очках для чтения. — Она сделала паузу и грустно добавила. — А потом он исчезал.
В висках у Алексы стучало. Ей было трудно сосредоточиться на том, что говорит миссис Баннермэн.
— У нас давно уже не было несчастных случаев на охоте, — продолжала та. — Ни разу с тех пор, как Вилли Очинклек, глупец, подстрелил загонщика. Вам больно?
— Не очень. Немного неприятно.
— Я думаю. Но вы не выглядите как те, кому «немного неприятно». Скорее, как те, кто испытывает сильную боль. Это видно по глазам. Боль, я имею в виду. Тут не ошибешься. Как у лошади, сломавшей ногу. Я видела то же выражение в глазах первой жены Артура, бедняжки, когда она умирала от рака.
— Я не испытываю такой боли, миссис Баннермэн.
— Да? Прекрасно. Но тогда — какую же боль вы испытываете?
— Не знаю, смогу ли я сказать вам.
Миссис Баннермэн постучала длинным, полированным ногтем по запястью Алексы, словно птица поскребла когтем.
— Думаю, вы должны. Мистер Букер стоит у лестницы с очень мрачным выражением лица. Я знаю, что значит, когда у юристов мрачный вид. Как и врачи, они не любят сообщать дурные новости. Поскольку здешний доктор — подобострастный мелкий подхалим, но вполне компетентный, я полагаю, — сказал мне, что ваши раны поверхностны, и он не ждет осложнений, плохие новости вряд ли касаются вашего здоровья.
Алекса собралась с мужеством.
— Это был не несчастный случай.
Миссис Баннермэн не выказала ни удивления, ни потрясения.
— Ясно, — сказала она.
— Какой-то человек пытался меня убить. Он прятался в старом колодце, у каменной стены…
Миссис Баннермэн кивнула.
— Знаю это место. Насколько я помню, у колодца большая голубая ель. Но что вы там делали? Мы не стреляли фазанов в лесу.
— Туда отвел меня Роберт.
Последовала долгая пауза.
Миссис Баннермэн нажала кнопку вызова медсестры, которая незамедлительно просунула голову в дверь.
— Будьте любезны, принесите нам чаю.
Медсестра, пухлая молодая женщина, казалось, готова была заявить, что она — не служанка, но один взгляд на миссис Баннермэн заставил ее передумать.
— Чаю? — спросила она так, будто это было нечто экзотическое. — Я не уверена…
— Благодарю вас, — твердо произнесла миссис Баннермэн, и медсестра исчезла. — Так вот почему мистер Букер выглядит столь мрачно.
Спокойствие миссис Баннермэн изумило Алексу. Дошло ли до нее? Поняла ли она, в чем Алекса обвиняет Роберта? На миг ей подумалось, не выжила ли миссис Баннермэн за одну ночь из ума, как это порой бывает со стариками. Однако стоило лишь взглянуть ей в глаза, чтобы понять, что ее отнюдь не поразил маразм. Она казалась даже более спокойной, чем обычно, словно предполагаемый убийца был всего лишь мелкой неприятностью в упорядоченном образе жизни Кайавы, вроде чашки, разбитой горничной, или старого дерева, поваленного бурей.
— Вы уверены, что этот человек стрелял в вас?
— Абсолютно уверена. Я видела его лицо.
Миссис Баннермэн вздохнула. Выражение ее лица было непроницаемым, словно она готовилась услышать еще худшее известие, как, без сомнения, делала всю жизнь.
— Вы его знаете? — спросила она.
— Нет. Но я знаю, кто он.
Раздался стук в дверь, и возникла медсестра с подносом. Миссис Баннермэн поблагодарила ее, хотя на поднос взглянула так, будто никогда не видела чая в пакетиках. Как только медсестра вышла — а она, похоже, спешила удалиться от миссис Баннермэн как можно быстрее, — Элинор налила две чашки чая и протянула одну Алексе. Из своей она отпила с выражением аристократического отвращения. — Это не то, к чему следует привыкать, не правда ли? — спросила она. — Впрочем, неважно, Что вы собираетесь делать?
— Я должна сначала подумать.
— Я тоже так считаю. Вы уже сообщили в полицию?
— Пока нет.
Дверь отворилась, и, нервно улыбаясь, заглянул доктор.
— Думаю, пациентке сейчас нужно немного отдохнуть, — извиняющимся тоном сказал он.
Миссис Баннермэн бросила на него ледяной взгляд.
— Лучше займитесь своим делом, — фыркнула она. — И конечно, простой факт, что вы доктор, не освобождает вас от обязанности стучать в дверь, перед тем, как войти в комнату к дамам.