— Я разглядела его совершенно ясно. Это не то лицо, которое можно забыть.
Черт! — подумал он. Рамиресу следовало надеть горнолыжную маску. Но, конечно, он был слишком уверен в себе, психованный сукин сын!
— Тем важнее поспешить, прежде чем этот тип смог далеко уйти. Бог знает, в кого он выстрелит снова, если он сумасшедший.
— Мне он не показался сумасшедшим, Роберт.
— Не представляю, как он мог проникнуть в имение незамеченным. После смерти Кира мы не держали охраны. Что ж, времена меняются, и мы должны меняться вместе с ними.
— Не знаю, Роберт, как он проник в имение, но знаю, где он скрывался. В Кукольном доме. Когда мы там были, я видела его сигареты и бинокль.
— Вы ошибаетесь, — сказал он, желая, чтоб она была менее наблюдательна. — Как бы он мог туда забраться? Я не заметил никаких следов взлома.
— Их и не могло быть, если кто-то сказал ему, где найти ключ, не так ли?
— Это звучит надуманно.
Она кивнула. Выражение ее лица было трудно определить. Скорее, на кем отсутствовало всякое выражение, к это действовало Роберту на нервы.
— Это надуманно, — согласилась она. — Кстати, Элинор была здесь несколько минут назад.
Он был изумлен, и с трудом сумел это скрыть. Он рассчитывал сначала повидать Алексу, затем вернуться в Кайаву и преподнести Элинор свою версию событий, прежде чем это сделает кто-то другой. Мысль о том, что бабушка сидела здесь к болтала с Алексой, повергла его в холодный пот.
Она взглянула на него без злобы, подумал он, даже с определенным намеком сожаления, как женщина, желающая сказать последнее прости тому, кого при других обстоятельствах могла бы полюбить.
— Роберт, — мягко сказала она, — вы знаете, что случилось, и я знаю, что случилось. Элинор тоже знает.
— Знает? Тогда мы не знаем ничего, — взорвался он.
— Я знаю столько, сколько мне нужно, — она помолчала. — В первую очередь, фамилию этого человека. Рамирес. Вам это ничего не напоминает? Тот, кто работал на вас в Майами.
Он моргнул.
— Рамирес? — переспросил он, словно ему стоило огромного туда произнести эту фамилию. — Это было так давно… Я не могу вспомнить всех, кто работал в кампании отца.
— Роберт, — тихо проговорила она. — Я все знаю о Рамиресе. Ведь это он обыскивал мою комнату? Человек, который курит эти мерзкие сигареты. Вы использовали его в Майами, и это стоило Артуру номинации. Видите ли, ваш отец рассказал мне все. Когда Рамирес не смог найти нужный документ, вы велели ему убить меня, верно?
Ее голос был столь тих к спокоен, что прошло две или три секунды, прежде чем он осознал полное значение ее обвинения.
— Господи Боже! — возмущенно закричал он. — Вы просто переутомились. Это можно понять. Но я не представляю даже, о каком документе вы толкуете. И с чего вы решили, что я хочу вас убить? Я, знаете ли, не состою в мафии.
— Верно. Насколько я знаю, они обычно не убивают женщин. Я бы отдала вам документ, Роберт. Если бы мы заключили соглашение, как я хотела, я передала бы его вам, чтоб вы его сожгли, или заперли, или сделали с ним что угодно. Знаете, я даже не сняла с него копии. Я бы даже не взглянула на него, если бы вы не послали Букера в Ла Гранж допрашивать мою мать.
— Я ничего такого не делал.
— Слишком поздно лгать, Роберт. Как только я сообщу имя и описание внешности Рамиреса полиции, его начнут искать, а когда найдут, он заговорит. Вы это знаете. Он не захочет провести двадцать лет в тюрьме или позволить депортировать себя на Кубу только для того, чтобы защитить вас, верно?
Роберт чувствовал себя так, словно ему накинули удавку. Откуда она столько знает о Рамиресе? Снова Букер. Он был в этом уверен.
— Значит, вы еще не обращались в полицию? — спросил он, стараясь, чтоб это прозвучало небрежно.
— Пока нет. — Ее голос был холоден.
Теперь он знал, что его может спасти только правда. Он в ее власти.
— Хорошо. Рамирес работал на меня, — признал он. — Я хотел добыть этот проклятый полицейский рапорт. Но у меня и в мыслях не было ни малейшего намерения повредить вам. Неужели вы можете в это поверить? — Впервые в его голосе прозвучала мольба.
— А почему нет?
— Потому что вы меня знаете.
— Да. Я вас знаю, Роберт. — Ее ярость вырвалась наружу. — Я думаю, что вы наконец сказали правду. Думаю, вам бы хотелось, чтоб меня убили, может, и сейчас хочется, но не верю, что у вас есть храбрость, чтобы сделать это, возможно, даже приказать кому-то другому сделать это для вас.
— Это не вопрос храбрости.
— Да? Чего же тогда? Этики? Морали? Разборчивости в средствах? — Она помолчала. — Я собиралась кое-что рассказать вам, Роберт, нечто, способное вас удивить — то, о чем у меня никогда не хватало мужества рассказать вашему отцу. Вы послали Букера искать все, что можно, ко мне на родину, но не думаю, чтоб он дал вам то, чего вы хотели. А если и дал, то, вероятно, не рассказал историю полностью. Видите ли, когда мне было семнадцать лет, мой отец пытался напасть на меня.
— Господи Боже! — про себя Роберт проклинал Букера. Он должен был знать! Как он мог поверить, что Букер вернулся без сведений? — Я понятия не имел, — неловко произнес он.
— Ну, вы могли бы догадаться. Ведь Букер обязан был рассказать вам что-нибудь, даже если он не отработал ваши деньги полностью. Я расскажу вам правду, Роберт. Отец был одержим мною — не мог отвести от меня взгляда, не мог выпустить меня из рук, даже когда я была маленькой девочкой. Я знала, что это плохо, но не понимала, что с этим делать. Дети никогда не понимают, верно? Поймите меня правильно. Отец никогда по-настоящему не преследовал меня, но он этого хотел, и я это знала. Хуже всего, со временем, когда я стала старше, лет тринадцати, четырнадцати, я сама этого захотела, или мне так казалось. Он пытался подчинить себе мою жизнь — я имею в виду, больше, чем большинство родителей. Поэтому я убежала.
— Об этом я все знаю.
— Да? Может быть. А может, и нет. В любом случае, Роберт, это не имеет значения. Когда меня вернули домой, отец был в ярости. Он копил ее день за днем, и однажды вечером, в конторе, рядом с амбаром, все что ни накопилось в нем, должно быть, вырвалось, и он попытался… изнасиловать меня.
— Ужасно, — механически произнес он, гадая, к чему она ведет. — И что вы сделали?
Она посмотрела на него и улыбнулась — двусмысленной улыбкой Моны Лизы, за которой могло ничего не таиться.
— Я выстрелила в него, Роберт. Дважды. В грудь.
Этого было больше, чем достаточно, и он это знал. Если бы Букер рассказал ему всю историю, осознал Роберт, ему не пришлось бы прибегать к услугам этого головотяпа Рамиреса. С другой стороны, зачем она рассказывает ему об этом сейчас.
— Я пытаюсь объяснить вам, Роберт, что вы должны покинуть Кайаву, покинуть страну и оставить меня в покое. Иначе я убью вас. Я уже убивала раньше, того, кого я любила. Вас я не люблю, поэтому сделать это будет гораздо легче. Я понятно выразилась?
— Это смешно, — заявил он, но нечто в этой холодной улыбке говорило ему, что она вовсе не шутит.
— Нет. Мой отец, знаете ли, тоже думал, что я не спущу курок. Хотела бы я, чтобы у меня не получилось. Но я смогла.
— Я не позволю мне угрожать.
— Это не угроза. Это обещание. Всего лишь маленький секрет между нами обоими.
Он долго молчал. Его глаза выдавали, что он ей верит. Виной этому была не столько угроза, сколько окончательное сознание, что он проиграл.
— Ясно. Что ж, мне лучше удалиться. Вы, полагаю, собираетесь вернуться в Кайаву?
— Не думаю, чтоб вас касалось, что я собираюсь делать, но — да. Пока. Потом я перееду в квартиру Артура. Она для меня слишком велика, но довольно глупо было бы оставаться в моей собственной.
— Видимо, да. — В его голосе отсутствовал всякий интерес.
— Наверное, Роберт, мы с вами очень долго не увидимся. Думаю, так лучше, не правда ли? И пожалуйста, не забывайте, что я вам сказала. Я это сделаю. Я всегда исполняю обещания.