В пятый день процесса (14 августа) были допрошены А. А. Поливанов и В. Н. Коковцов [143, л. 35об.–36об.]. Учитывая, ту вражду, которая существовала между Поливановым и подсудимым, можно было ожидать от него суровых обвинений в адрес Сухомлинова. Однако показания бывшего помощника военного министра были благоприятны для его прежнего шефа. Поливанов заявил, что «далек от мысли обвинять в недостаточности подготовки армии к войне генерала Сухомлинова», ибо «война – дело не военного министра, а всего народа и, прежде всего, всего правительства». А далее Поливанов кинул камешек в огород бывшего премьера Коковцова, предположив, что «при другом председателе совета министров, например, при Столыпине, было бы на подготовку армии обращено большее внимание» [31, 1917, 14 августа; 98, 1917, 15 августа].
В. Н. Коковцову в этой ситуации пришлось не обвинять Сухомлинова, а оправдываться самому, уверяя присутствовавших, что как министр финансов, он «никогда не чинил военному ведомству препятствий». «Для осуществления военной программы военное министерство потребовало 208 миллионов», – утверждал Коковцов, – «Я согласился на эту сумму». «Потом они увеличили ее до 293 миллионов, я и это им дал». «Вообще с Сухомлиновым у меня почти не было разногласий», – заключил Коковцов и этот вывод, конечно, был на руку подсудимому [67, 1917, 16 августа].
Благоприятный для Сухомлинова тон выступлений Поливанова и Коковцова, на наш взгляд, можно объяснить тем, что они не хотели излишне привлекать внимание общественности к собственной деятельности. По-видимому, при выяснении всех подробностей вопроса о подготовке вооруженных сил к войне могли открыться нежелательные для обоих свидетелей факты, которые разрушили бы удобную для следствия версию о «легкомыслии» и «измене» бывшего военного министра. Об этом свидетельствуют, например, сведения, озвученные 15 августа бывшим помощником военного министра генералом А. П. Вернандером (сменившим в 1912 г. Поливанова). Он неожиданно для многих присутствовавших заявил, что «полный комплект снарядов – до 1000 на орудие армия имела». «Правда, за год до войны, были слухи, что наши союзники увеличивают запас до 1500. И у нас возбудили такой вопрос, но государственный контроль и министерство финансов воспротивились» [31, 1917, 15 августа]. Получалось, что военное министерство хотело увеличить величину боекомплекта, но из-за скупости Коковцова, сделать это не удалось.
С 15 августа суд сосредоточился на вопросе о виновности Сухомлинова в тех проблемах, которые испытывала русская армия с артиллерией. В этой связи был допрошен ещё один его недруг, генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович. В своё время он упорно препятствовал попыткам военного министра изменить ситуацию в этом роде войск. Как вспоминал Владимир Александрович, любое его вмешательство в артиллерийские дела великий князь объяснял корыстными побуждениями Сухомлинова [172, с. 303].
Но на суде Сергей Михайлович был на удивление доброжелателен по отношению к своему бывшему оппоненту и даже стремился преуменьшить степень их прежних разногласий. Он признавал, что «иногда он действительно выходил из подчинения военному министру, но это объяснялось тем, что права его и обязанности не были совершенно регулированы и ограничивались действиями в пределах закона». Излагая речь великого князя, корреспондент отмечал, что «о своих отношениях к Сухомлинову свидетель говорит, что они всегда были очень хорошими; Сухомлинов был его учителем в военных науках, и никаких разногласий с ним лично у него никогда не было» [67, 1917, 17 августа].
Проблемы с оснащением армии артиллерией Сергей Михайлович видел не в «измене» или «легкомыслии» Сухомлинова, а в слабости отечественной промышленности: «наши заводы постоянно запаздывали с выполнением заказов, просили об отсрочках» [23, 1917, 16 августа].
Правда, об одном конфликте с военным министром великий князь всё-таки рассказал, поскольку эта история нашла отражение в обвинительном акте. Речь шла о заказе орудия для конной артиллерии. Утверждалось, что бывший военный министр злонамеренно тормозил закупку пушки Шнейдера, стремясь добиться постановки на вооружение этого рода войск орудия на лафете Депора, чем даже вызвал недовольство Николая II (соответствующим образом настроенного великим князем). Задержка сначала мотивировалась высокой ценой, которую запросил бравшийся за выполнение заказа Путиловский завод (9180 руб. за орудие). Затем завод снизил цену до приемлемого уровня (8400 рублей). Но тогда 17 августа 1913 г. Сухомлинов распорядился о проведении до заказа пушек Шнейдера испытания альтернативного орудия на лафете системы Депора. По его итогам Артиллерийский комитет и Главное артиллерийское управление (ГАУ) дали отрицательное заключение на возможность принятия на вооружение пушки Депора. Военный министр выдвинутые аргументы отверг, что вынудило ГАУ представить новый доклад. Лишь после этого 29 сентября 1913 г. Сухомлинов изъявил согласие на заказ Путиловскому заводу пушек Шнейдера.