Энн висела на веревке, привязанной к поперечной балке. Лицо ее исказилось, черные волосы спутались. Когда Дьюит подошел поближе, ему бросилось в глаза, что волосы ее были крашеными, у корней цвет был другой. Затем он увидел, что она босая, ногти покрыты ярко-красным лаком, а на двух пальцах ноги — следы чьих-то зубов.
Сначала он хотел вынуть ее из петли, но в этом уже не было смысла, тело окоченело.
Дрожа от холода, Дьюит чихнул и лишь тогда сообразил, что он в пижаме, босиком шлепает по холодной воде. Нужно было прежде всего пойти и одеться, чтобы не заболеть.
Взглянув еще раз на висящую Энн, он поспешил в свою комнату. А одевшись, вспомнил, что в доме кроме него находится Эррис.
Тот лежал с открытым ртом и храпел. Целых пять минут Дьюит безуспешно пытался его растолкать. Пришлось вылить на него кувшин холодной воды. Это подействовало.
Услышав, что произошло, Эррис вытаращил глаза, все еще не понимая, о чем идет речь, и это выражение лица сохранилось и тогда, когда он увидел труп.
Дьюит оглядел комнату Энн. В ней стояла кровать с несвежими простынями, колченогий туалетный столик, за раму зеркала были заткнуты фотографии кинозвезд. В жестяной коробке лежали бигуди, рядом — баночки с кремом, духи и помада. На ночном столике — стопка дешевых романов, стеклянная шкатулка со снотворным и таблетками. В шкафу у стены все в беспорядке. В старом кувшине увядал букет роз, подаренный ей вчера, справа от него темнела полупустая бутылка виски, лежал разорванный конверт с открыткой, а около чернильницы — исписанный лист бумаги.
Письмо поразило Дьюита. Из него следовало, что Энн добровольно ушла из жизни. Она сбивчиво писала, что не может больше жить из-за одиночества, что у нее никого не осталось… ее одолевает болезнь и убивает равнодушие и жестокость сестер и матери… Все это заставляет ее искать утешение в потустороннем мире…
Дьюит машинально отметил, что только в последнем предложении целых четыре орфографические ошибки. Осторожно вынув открытку из конверта, он прочел: «Дорогая Гилен, может быть, эти розы улучшат твое настроение? Когда мы увидимся? Ответь обычным способом. Твой Ф.» Очевидно, конверт с открыткой был спрятан в букет, а тот, кто писал, поручил О'Гвинну достать розы и передать их сестре Энн, предполагая, что она уже в Килдаре. Но старик пропил деньги, а букет украл с могилы. И вот именно этот букет Дьюит подарил Энн, которую, возможно, и бросил ради сестры этот же самый Ф., написавший открытку.
Эррис, который тем временем пришел в себя и тоже прочитал записку и открытку, сказал, скривив рот:
— Чушь! Чтобы она да повесилась! Полиция должна выяснить, кто это нацарапал, и негодяй может смело готовиться к виселице.
— Есть люди, способные подделать любой почерк, — заметил Дьюит.
Эррис пренебрежительно фыркнул:
— Ерунда. Я много раз пытался подделать вексель, но меня каждый раз ловили. А подделывал-то всего-навсего подпись своего бывшего начальника.
Дьюит сделал вид, что не придал его словам значения.
— Я тоже считаю, что она не сама это сделала, — задумчиво протянул он. — Но порой постороннему легко ошибиться.
— Чепуха, — сердито проворчал Эррис. — Дело вовсе не в посторонних, я слишком хорошо знал ее, эту черноволосую… эту… — Его лицо исказилось, во внезапном порыве он схватил безжизненно повисшую руку Энн. Парень явно из последних сил крепился, чтобы не зарыдать.
Дьюит отвернулся. С некоторых пор он не мог спокойно относиться к проявлению чувств. Нечаянно взглянув на потолок, он заметил нечто чрезвычайно важное. Веревка была завязана не простой петлей, а настоящим морским узлом, который применяют при подъеме грузов. Сама Энн, даже если бы и знала этот узел, не могла бы так завязать веревку на балке. А это обстоятельство лишний раз подтверждало предположение, что Энн повесили уже мертвую или полуживую.
Справившись с собой, Эррис вышел, но вскоре вернулся с бутылкой в руке. После первого же глотка его состояние резко улучшилось. Подобно волшебному эликсиру, алкоголь быстро успокаивал нервы и придавал новые силы. Сделавшись к двадцати пяти годам неизлечимым алкоголиком, Эррис уже не мог существовать без постоянной дозы. Тем удивительнее казалось, что он так четко понимал ситуацию, в которую попал после смерти Энн.
— Для меня все это может чертовски скверно кончиться, — задумчиво заметил он. — Как бы мне не стать козлом отпущения. Не этим ли объясняется, что весь клан оставил меня пить в моей берлоге бесплатно и после смерти Скрогга? Ведь у меня уже несколько недель ни гроша за душой. Если обнаружат на стакане отпечатки моих пальцев, то моя песенка спета, болтаться мне в петле.