— Хотите узнать, кому принадлежат отпечатки пальцев, обнаруженные мной на этой коробке? — спросил он, обращаясь к Рафаэле.
— Нет! — ответил она резко.
— Почему? — изобразил удивление Валдир.
— Мне кажется, очень трудно обнаружить отпечатки пальцев на картонной коробке, — пояснила Рафаэла, добавив: — Если только у человека, их оставившего, не были грязные руки.
— Я вижу, вы весьма подкованы в подобных вещах, — заметил Валдир.
— По-моему, тут не надо семи пядей во лбу, — раздраженно бросила Рафаэла. — А вот почему вы до сих пор не арестовали Маркуса и Бруну Медзенга?
— Потому что не нашли Луану, которая могла бы подтвердить или опровергнуть ваши показания.
— Но разве бегство Луаны не является косвенным подтверждением ее соучастия в убийстве? — гнула свое Рафаэла.
— Нет, — развел руками Валдир.
— А пуля? Я же сама принесла ее вам на блюдечке!
— Вот это меня как раз и настораживает, — поймал ее на слове инспектор. — Все обвинения исходят только от вас, сеньора.
— Нет. Дядя тоже видел, как в него стрелял Бруну Медзенга.
— Сеньор Жеремиас утверждал это сразу после покушения, когда не знал, что у Бруну Медзенги имеется надежное алиби. А потом он уже не был столь категоричен и, по сути, отказался от своих прежних показаний, попросив замять дело о покушении.
— Я вам не верю! — протестующее замахала руками Рафаэла. — Зачем бы дяде понадобилось подвергать свою жизнь опасности, оставляя преступника на свободе?
— Возможно, потому, что он подозревал в преступлении кого-нибудь из родственников или друзей, — хитровато усмехнулся Валдир.
— Например, Луану, да? — подхватила Рафаэла. — Не зря же она сбежала!
— Сеньор Жеремиас не делился со мной своими подозрениями, — уклонился от ответа инспектор. — Вот он приедет из Италии, тогда вы у него сами и спросите.
— Хоть бы он уж скорее вернулся! — вздохнула Рафаэла
В это время из соседней комнаты раздался характерный междугородный звонок, и Жудити поспешила туда. Рафаэла последовала за ней, надеясь поговорить с дядей.
А Валдир извиняющим тоне пояснил Отавинью, зачем, собственно, пришел сюда:
— Я должен арестовать вашу жену, чтобы услышать от нее наконец правду. Надеюсь, вы понимаете, что она лжет? — Насколько мне известно, сеньор Бердинацци даже не уверен в том, что Рафаэла — его родственница. Потому он и поехал в Италию. Конечно, мне очень неприятно говорить все это вам. Да и сажать в тюрьму женщину, недавно потерявшую ребенка, тоже небольшое удовольствие…
— Вам не стоит передо мной оправдываться, — глухо произнес Отавинью. — Поступайте, как считаете нужным.
Валдир посмотрел на него с нескрываемым изумлением, однако задавать вопросов не стал.
Рафаэла вышла из соседней комнаты хмурая и злая.
— Мне не удалось поговорить с дядей, он расспросил Жудити о здешних новостях и положил трубку.
— А он не сказал, скоро ли приедет? — спросил Валдир экономку.
— Нет, — с сожалением ответила Жудити.
— Ну в таком случае я вынужден действовать, не дожидаясь его приезда, — решительно произнес Валдир. — Вам, сеньора Рафаэла, придется пойти со мной в полицейский участок. Возможно, там вы вспомните еще какие-нибудь подробности, что прольют свет на те преступления, которые так или иначе связаны с наследством вашего дядя.
— Да если бы дядя был здесь, он бы не позволил вам так унижать меня! — воскликнула Рафаэла. — Господи, хоть бы он поскорее вернулся.
Жеремиас же второй месяц находился и Италии, где неустанно, день за днем продавался ели приезда в страну своих предков.
Начал он этот сложный поиск с бразильского посольства в Риме, а потом, получив архивные справки, изъездил сотни километров по следам той воинской части, в которой некогда служил Бруну Бердинацци.
И везде — в каждом городе или малюсеньком поселке — выяснил, не проживала ли здесь во время войны некая Джема Бердинацци.
Иногда случалось, что женщин с таким именем и фамилией было несколько в одном городе, и тогда Жеремиас беседовал с каждой из тех, кто еще остался в живых, или с их ныне здравствующими родственниками. Но никто из них не знал бразильца Бруну Бердинацци, воевавшего в этих краях и погибшего на итальянской земле.
Много раз возвращался Жеремиас к братской могиле, в которой был похоронен Бруну и где на мраморной плите в числе других погибших было высечено его имя. Молча клал цветы и мысленно беседовал с братом, задавая ему одни и те же вопросы: «Бруну, дорогой, подскажи, где твоя семья? Где твой сын? Действительно ли Рафаэла — твоя внучка? Помоги мне, брат!»