Но ответом ему была лишь глухая кладбищенская тишина.
И Жеремиас вновь колесил по Италии, пока не нашел женщину, знавшую Джему Бердинацци, которая в войну вышла замуж за бразильского солдата, но вскоре после этого стала вдовой.
— Она жива?! — сгорая от нетерпения, спросил Жеремиас.
— Нет, Джема умерла очень давно…
— А Бруну, ее сын, жив?
— К сожалению, и он умер лет десять назад, — ответила женщина. — У него был рак.
— Но хоть кто-нибудь из их семьи остался на этом свете? — в отчаянии воскликнул Жеремиас.
— Да, я знаю внука Джемы, — сказала женщина, вернув Жеремиасу надежду. — Он работает недалеко, на оливковых плантациях. Его зовут Джузеппе Бердинацци.
Жеремиас почувствовал, как тяжелый камень упал с его души: Джузеппе! Имя отца прозвучало сейчас для Жеремиаса как своеобразный пароль. Он понял, что теперь уж точно увидит своего внучатого племянника и никаких накладок больше не случится.
Джузеппе Бердинацци оказался худощавым молодым человеком, в котором Жеремиас сразу нашел сходство со своим старшим братом: тот же рост, те же большие, чуть грустноватые глаза, та же застенчивая улыбка.
— Чем я вам обязан? — спросил парень приветливо и удивленно.
— Это я тебе очень многим обязан, сынок! — обнял его Жеремиас.
Потом они до поздней ночи сидели за столом, пили вино и говорили, говорили… Жеремиас рассказал юному Джузеппе всю историю семьи Бердинацци, а тот в свою очередь поведал ему то, ради чего старик и приехал в Италию.
— Теперь я могу спокойно умереть, — заключил Жеремиас. — Но ты должен поехать со мной в Бразилию!
С некоторых пор Апарасиу стало трудно уезжать из дома в длительные гастрольные поездки. И не только потому, что с ним отказывалась ехать Лия, считавшая себя не вправе оставлять отца и брата в такой сложный для них период. Если бы вся проблема заключалась в Лие, то он бы нашел какой-нибудь выход. Например, можно было выбирать маршруты покороче и заезжать домой почаще. Но Апарасиу поймал себя на мысли, что ему вообще наскучила эта бесконечная концертная гонка! Раньше он сочинял песни и пел их в свое удовольствие, а теперь это превратилось в какой-то конвейер, когда песни рождались не от душевной потребности, а от необходимости постоянно обновлять свой репертуар.
— Я устал, выдохся, — сказал он однажды Лие. — У меня пропал интерес к пению, не говоря уже о выступлениях на публике! Хочется спрятаться где-нибудь от этих вездесущих фанатов и жить тихо, размеренно…
— Выращивать скот, — иронически продолжила за него Лия.
— А ты зря, между прочим, насмехаешься, — серьезно молвил Апарасиу. — Мы скопили уже достаточно денег, чтобы купить хорошее стадо.
— Кулика ты возьмешь компаньоном? — спросила Лия, затронув болезненную для Апарасиу тему.
— Нет, он, наверное, так и умрет с гитарой в руках. И если я скажу ему, что хочу выйти из игры, это будет кровная обида.
— И обвинит он во всем меня! — добавила Лия.
— Ну, Зе Бенту не так примитивен, как ты думаешь, — возразил Апарасиу. — Для него не новость, что я когда-нибудь займусь разведением скота. Это моя мечта, и ты тут не при чем. Но он уверен, что это произойдет еще не скоро.
— А ты готов уйти из дуэта хоть сейчас? — уточнила Лия.
— Да, — твердо произнес Апарасиу. — Надо только набраться мужества и сказать обо всем Кулику.
Говоря это, он не знал, что его другу тоже надоело петь дуэтом. Зе Бенту вынашивал честолюбивый план своего сольного концерта. По ночам, тайком от Светлячка, он репетировал новые песни, искал для них наиболее выигрышные аранжировки, и так продолжалось до тех пор, пока он не поделился своей тайной с Лурдиньей.
А дальше все было очень просто: Лурдинья сказала Лие, Лия — Светлячку.
Дуэт распался безболезненно и легко.
— Папа, позволь представить тебе моего мужа Апарасиу, — пошутила за ужином Лия. — Его теперь следует называть только этим именем. А Светлячок остался в прошлом.
— Неужели ты все-таки решил бросить пение и заняться быками? — изумился Бруну.
— Да! — гордо подтвердил Апарасиу.
— Ну что ж, по-моему, ты еще раз доказал, насколько любишь мою дочь, — растроганно произнес Бруну. — Ведь ради нее ты оставил в прошлом не только сценический псевдоним, но и часть своей жизни.
— Не совсем так, — лукаво усмехнулся Апарасиу, желая снизить пафос столь трогательной сцены. — Я сделал это не ради жены, а всего лишь потому, что хочу стать таким же преуспевающим скотопромышленником, как мой тесть!