Трейси не могла припомнить, чтобы родители хоть раз провели с ними подряд два вечера — вечер пятницы и вечер субботы. Один из них обязательно работал в ресторане. Если же отец был уверен, что нынешний менеджер не позволяет себе запускать руку в кассу, они с матерью отправлялись ужинать и танцевать в клуб (особенной любовью пользовался польский вечер). Утром в воскресенье все шли на службу, а затем, если было лето, — в бассейн Дженис. Родители пили и пили. Удивительно, но им всегда удавалось добраться домой без приключений.
Их дочерям также сходило с рук практически все.
Они с Дженис, оставаясь дома с младшими братьями, насмерть запугивали их рассказами о подключающихся к телефонным проводам незнакомцах, которые затем проникают в дом и убивают всех на первом этаже еще до приезда полиции. После этого малыши уже не спускались вниз. Когда дети засыпали, они впускали мальчиков и расходились по комнатам. Они ничего «такого» не делали, в любом случае не больше, чем Кэмми, но тому же Майку Баталье как-то раз пришлось, держа штаны в руках, прыгать из окна второго этажа, когда родители Трейси неожиданно вернулись домой.
У Трейси перехватывало дыхание от одной мысли, что Кэмми, скорее всего, идет на еще больший риск, чем она сама, хотя и не в своем доме. Почему ее собственные выходки кажутся ей более невинными, чем поступки Кэм и Теда, она не знала. Наверное, в ожесточившемся мире последствия необдуманных действий становятся смертельно опасными. Неведение ее родителей можно было по праву назвать блаженным. В конце великой эры, когда колледж еще не стал для многих недостижимой мечтой, когда рестораны и магазины не всплывали кверху брюхом через полтора года после открытия, когда у мужчин был шанс обзавестись собственным жильем, а женщины шли работать на неполный рабочий день, если им хотелось отложить деньги на летний домик или круиз, несчастных случаев, казалось, было значительно меньше. Не было кишащего серийными убийцами Интернета. «Травку» курили только юные поэты, получившие стипендию для поступления в Беннингтон.
Оливия, единственная среди подруг, которая так и не обзавелась детьми, изо всех сил старалась не уснуть. Болтовня Трейси и Холли казалась ей не просто скучной, а бессмысленной. Она делала покупки у Шанель, они — в «Маршал Филдз». Она заново создала себя. Они же всего лишь освоились в своих собственных телах. Хохотушка Холли по-прежнему самодовольно хлопает своими коровьими ресницами. Трейси, которую за глаза все называли Древом, как и прежде, является воплощением надежности. По мнению Оливии, Трейси, хотя и вызывала ассоциации со скалой, оставалась единственной, на кого она могла в какой-то степени положиться. Дженис, как и раньше, такая же хорошенькая, но ее внешний вид (она заказывает шмотки по каталогу Эйлин Фишер[33]) и так называемый бизнес по организации вечеринок наводят тоску. Как истинная домохозяйка, Дженис покорно осталась дома, чтобы подавать пудинги захворавшему муженьку. Неужели их устраивает такое убогое существование? Ведь впереди еще полжизни! Оливия страстно желала неожиданных и необычных событий. Только они могли развеять ее скуку.
— Странно, что нас всех тогда не исключили, — сказала Трейси. — Вот послушайте: как-то я зашла в химическую лабораторию, чтобы взять задание для паренька, получившего травму на разновысоких брусьях, и вспомнила клей на горелках Бунзена.
— Удивительно, как мы тогда не попались, — проворковала Холли. — За это влетело бедняжке Мэри Браунелл. И она не рискнула сдать нас...