Она повернулась к Розамунде с улыбкой.
— Вижу, ты приехала одна, не в герцогской карете, без лакеев и мисс Драйден. Я сомневалась, что ты способна на это. Я впечатлена.
— Мисс Драйден уехала к брату, пока не выздоровеет.
— Я слышала. Так даже лучше, нам никто не помешает. Наливай себе херес. — Она кивнула на графин и хрустальные бокалы, стоящие на столике возле обитой парчой софы.
Розамунда не желала отвлекаться и сразу перешла к делу.
— Сегодня я ездила в Ньюгейт поговорить со смотрителем и услышала кое-что интересное. — Она глубоко вдохнула. — Ты помнишь, как кто-то выстрелил в тюремном дворе, когда мы приехали туда?
Кэлли сделала глоток хереса.
— Да, хорошо помню.
— Смотритель сказал мне, что никто из надзирателей, заключенных или посетителей не стрелял. Я знаю, что это не Ричард… Мэйтленд, — запоздало поправилась она, — не Харпер и не я. Понимаешь, что это значит?
Кэлли вздохнула.
— Это значит, что стреляла либо я, либо Чарльз.
Розамунду поразило, как быстро Кэлли уловила ход ее мыслей. Она-то думала, что ей придется объяснять подруге логику своих рассуждений.
— Да, — подтвердила она, — и я считаю, что Чарльз пытался убить Ричарда Мэйтленда.
Это заявление было встречено взрывом смеха.
— Чарльз? — переспросила Кэлли и снова засмеялась. — Да Чарльз и мухи не обидит. Он ничего не делает по своей инициативе.
— Тогда кто же?
— А ты как думаешь?
После долгого молчания Розамунда покачала головой.
— Только не ты, Кэлли. Это бессмысленно. И потом, между тобой и Ричардом стояла я. Ты бы убила меня.
— Нет. Ты наклонилась над корзиной, открыв доступ к Мэйтленду, и я воспользовалась шансом. Должно быть, пуля прошла лишь на волосок от него.
Розамунда онемела. Когда она начала бормотать нечто невразумительное, Кэлли перебила ее:
— Я хотела проявить милосердие. Я приехала в Ньюгейт с одной целью — убить Ричарда Мэйтленда или дать ему возможность покончить с собой.
Розамунда тяжело опустилась на ближайший стул.
— Но почему? — вырвалось у нее.
Кэлли явно забавлялась изумлением подруги.
— Если бы ты внимательно слушала меня, когда я рассказывала о процессе над Мэйтлендом, ты бы поняла. Я наблюдала за ним день за днем. Разве я не говорила тебе, как величественно он держался? Смерть не страшила его. Его презрение к обвинителям, судьям, самому процессу произвело на меня огромное впечатление. Мне казалось, что столь незаурядный человек не заслуживает жалкой участи быть повешенным. Поэтому я решила помочь ему справиться с этим затруднением. Я бы передала ему мой пистолет, поскольку была убеждена, что он предпочтет героическую смерть виселице. Но в мои планы вмешалась судьба.
— Какой пистолет? — спросила Розамунда.
— Тот, что был спрятан у меня в муфте. — Она показала на стул, где лежала ее шляпка и белая кроличья муфта, та же, что была с ней в день визита в Ньюгейт.
Невидящим взглядом Розамунда уставилась на муфту, отказываясь поверить в то, что сказала ей Кэлли. Розамунда всегда знала, что Кэлли готова рисковать лишь для того, чтобы пощекотать нервы, но участие в маскарадах и полет на воздушном шаре ни в какое сравнение не шли с хладнокровным убийством человека. Она не могла смириться с этим.
— Ты говоришь это не для того, чтобы выгородить Чарльза? — осторожно поинтересовалась она.
Кэлли осушила бокал и подошла к столику, чтобы снова наполнить его.
— Чарльз! — с пренебрежением воскликнула она. — Он труслив, словно женщина. Ему следовало родиться в юбке. Он знал, что я собираюсь передать пистолет Мэйт-ленду. Я сказала ему об этом, чтобы предоставить шанс проявить свою отвагу. И что же он сделал? Всеми силами пытался помешать мне. Помнишь, как он не хотел ехать в Ньюгейт, скуля о бунтовщиках? Да он просто жалок!
Она подошла к креслу возле окна и рухнула в него. Сделав еще глоток, она продолжала:
— Когда Чарльз понял, что я действительно намерена застрелить Мэйтленда, он отдалился от меня как мог. — Она фыркнула: — Наверное, решил, что я и его прикончу, если он вмешается.
— Да, — безжизненным голосом подтвердила Розамунда. — Меня удивило то, что Чарльз оказался так далеко от нас.
Не было нужды спрашивать, почему Чарльз промолчал об этом. Безответно влюбленный в Кэлли, ради нее он был готов на все.
Тем не менее ее потрясение было не столь сильным, как этого можно было ожидать. Она вспомнила лачугу, затерянную среди холмов, и слова Ричарда, считавшего, что их окружили: «Я хочу умереть как солдат. Позволь мне сохранить достоинство».
При воспоминании о дне, когда она почти потеряла Ричарда, горячая влага обожгла ей глаза. Она подняла взгляд на Кэлли, пристально наблюдающей за ней. Розамунда поверила подруге, и все же что-то в Кэлли беспокоило ее, словно она что-то утаила от нее. Кэлли назвала свой поступок проявлением милосердия — но так ли было на самом деле?
Розамунда покачала головой.
— Но ведь Ричард не собирался умирать на виселице. Он осуществил свой план побега. Ты же говорила, что веришь в его невиновность, так почему ты стреляла в него? Разве что…
— Что?
Слова сами вырвались из нее:
— Разве что ты не хотела, чтобы он сбежал. Он должен был умереть.
Кэлли склонила голову набок.
— Я недооценивала тебя, думала, ты не догадаешься. О, я в любом случае собиралась все рассказать тебе. Услышав твой разговор с мисс Драйден в этой самой комнате, я поняла, что это неминуемо. Ты собиралась начать расследование заново, а Ньюгейт уже тогда не давал тебе покоя, словно заноза. Ты права, конечно. Я не возражала бы, окажись Мэйтленд на виселице, но не могла позволить ему сбежать. Я не хотела жить в вечном страхе, что он отыщет меня.