Роскошь? Это не роскошь. Это необыкновенная тяга к нему и страстная нужда в нем. Ей, как никогда ранее, захотелось обвить его шею руками и умолять, чтобы он заверил ее в своей непричастности. Но она не могла этого сделать. Потому что, если это все-таки он…
Изучающее глядя в его лицо, в его серые глаза – глаза, которые показались ей гораздо более холодными и чужими, чем когда она видела его в последний раз перед поездкой в Париж, – она молча посторонилась, пропуская его в дом.
Но Генри всегда отличался острой интуицией, и сейчас его пристальный взгляд остановился на ее усталом лице.
– Что случилось?
– Ничего, – ответила она, ненавидя себя за двуличность. Но она устала от поездки и от волнений, ей было больно, и сейчас казалось, что лучше ничего никому не говорить. Даже Генри.
Направляясь впереди него по короткому коридору в ярко освещенную кухню, она повернулась, попробовала взглянуть на него объективно, увидеть его, как бы новыми глазами, постаралась проигнорировать тот магнетизм, который неодолимо притягивал их друг к другу. Попыталась сбросить с себя напряжение от его присутствия.
– Все еще дуешься?
Она покачала головой, едва поняв смысл его слов и едва уловив холод его тона, так, как все ее мысли были заполнены безжалостными в своей правоте доводами Этьена.
– Даже не поцелуешь? – Его голос казался насмешливым, ироничным, чужим.
Неужели это был все-таки он? И он понял, что она знает?
– Генри… – выдохнула она, не отрывая от него глаз, в которых светились беспокойство и страх.
И запнулась, не зная, что еще и как ему сказать. Отвернувшись, она бессмысленно потрогала пальцем листья растения в горшке на подоконнике.
– Ведь это не ты, правда же?.. – тихо сказала она. – Скажи мне…
– Что – не я?
– Этьен сказал, что…
– Этьен?
– Этьен Верлейн, глава косметической фирмы. Он сказал… – снова повернувшись к нему, Гита в отчаянии посмотрела на его замкнутое, отчужденное лицо, – твое появление здесь сразу после того, как на стене моего дома появилась та надпись, то, как ты сказал, что хочешь меня, совсем меня не зная… – с усилием пробормотала она. – И вы с Синди были единственными, кто знал, что я еду в Шропшир.
Вглядываясь в его серые глаза, сейчас такие ледяные и безразличные, она с трудом сглотнула.
– И ни на одной из этих фотографий нет тебя… И ведь именно ты рассказал обо всем полиции, – внезапно вспомнила она. – Но почему они не приехали и не попросили меня показать эти фотографии? Генри, ты ведь не стал бы этого делать со мной, да, Генри?
Он молча смотрел на нее, просто смотрел, словно изучая, а затем спросил тихо и ровно:
– Ты обвиняешь меня в том, что именно я и есть тот самый человек, который тебя преследует? Тот, что тебе угрожает?
– Я вовсе не обвиняю! – воскликнула она с болью. – Но я думала и думала, и я…
– Прощай, Гита. – Повернувшись, он спокойно направился к двери.
– Генри!
Но входная дверь уже захлопнулась за ним с громким и каким-то завершающим стуком.
С исказившимся от боли лицом, охваченная отчаянием, раненная в самое сердце, она схватила с подоконника горшок с цветком и с размаху швырнула его в стену. С дрожащими побелевшими губами добралась до кухонного стола, ударила обеими руками по столешнице, снова вскочила на ноги и принялась механически и бесцельно кружить по маленькой кухне.
* * *– Я люблю тебя! – закричала она. – Но я должна знать!
А ведь он, между прочим, ничего не отрицал, не так ли? Даже не попытался ее успокоить, что-то объяснить. И смотрел на нее так, словно ожидал, что она обрушится на него с обвинениями. Почему?
Растерянная и испуганная, она с раздражением пнула ножку стула.
Если преследователем был он, этому должна быть какая-то причина. И единственная возможная причина могла заключаться в Синди. Может быть, именно из-за Синди мать Генри была такой жестокой к ней, Гите? Может быть, они с Синди действительно более чем просто старинные приятели? А потому, когда мать Генри обнаружила Гиту в постели сына…
Но он не мог бы так изобразить страсть, если на самом деле любит другую! Синди – ее лучшая подруга! Синди наверняка рассказала бы ей, если бы между нею и Генри существовали близкие отношения. Хотя, возможно, в этом мире существуют мужчины, которые могут заниматься сексом с одной женщиной, а в душе любить другую… Нахмурившись, она задумчиво уставилась в стену. Генри признался, что неправильно истолковал то, что Синди говорила о ней, Гите.