Они продержались неделю. Исполненную опасностей, труднейшую неделю. Гита никогда до этого не осознавала в реальности, как часто люди касаются друг друга в течение дня: вы притрагиваетесь к чужой руке, чтобы обратить на себя внимание, берете человека под локоть, переходя с ним через дорогу, притрагиваетесь, чтобы снять пылинку с рукава, приветствуете, друг друга рукопожатием, обнимаетесь, целуетесь. А теперь ничего этого не было. Не могло быть. Она сама так захотела.
К пятнице следующей недели она чувствовала себя, как выжатый лимон, нервы ее были натянуты до предела, она была взвинченной и дерганой, как молодая, необъезженная лошадка. Ей казалось, будто грудь ее стянута тугой лентой, которая сжимает и сдавливает ей ребра, не давая нормально дышать легким. Генри же выглядел так, словно вот-вот готов взорваться. В первый день это было немного забавно, на седьмой – ничуть.
Они побывали в театре, в ресторане, и ни разу наедине. Сейчас, через несколько минут, он должен был заехать за ней и отвезти на литературный прием в гостиницу «Шератон», где проходило чествование одного из известных писателей, удостоенного престижной премии. И Гита чувствовала себя больной от напряжения и нервозности.
Глядя на себя в зеркало, она подумала, что похоронные дроги были бы для нее сейчас гораздо лучшим средством передвижения, чем такси. Определенно она выглядела и ощущала себя так, будто собирается на собственную казнь. Ее изысканное черное платье стоило баснословных денег – наследие работы в «Верлейн косметике», – но пройдет еще совсем немного времени, и она уже не сможет его надевать.
Еще чуть-чуть, и ее беременность станет заметной. Обследование у врача подтвердило результаты домашнего теста, в следующем месяце у нее назначен ультразвук, и она сможет впервые увидеть своего ребенка. Но пока что это казалось нереальным, и никакие округлости не портили изящных, струящихся линий длинного, обтягивающего ее стройную фигуру черного платья, которое сидело на ней, как влитое, открывало одно слегка загорелое плечо и ниспадало до самых туфелек.
Черные с золотом туфельки на высоких каблуках, черная с золотом крошечная сумочка. Золотые серьги и сверкающая золотая цепочка на шее дополняли ее вечерний наряд. Она выглядела сногсшибательно. Роскошные волосы мягко колыхались от каждого движения. Макияж наложен с совершенством. Дорогая кукла, подумала она о себе со слабой улыбкой, она совсем не походила на саму себя. Если там будут фотографы и корреспонденты, если они ее узнают… А что, если они видели ее фотографию в газете?
Зазвенел звонок у двери, и она вздрогнула, лихорадочно пытаясь взять себя в руки. Не может же она жить в постоянном страхе, что ее узнают! К тому же близость Генри была для нее гораздо, большим испытанием, чем любой фотограф с камерой наготове.
Глубоко вздохнув, она медленно сошла вниз, открыла дверь, и Генри молча уставился на нее. В его глазах сверкнуло голодное выражение. Так же, наверное, как и в ее собственном взгляде.
– О Господи, – хрипло пробормотал он.
Ей хотелось эхом повторить его слова, она ощутила, что ее неодолимо, словно магнитом, тянет к нему. Тело невольно качнулось в его сторону, и она торопливо ухватилась за дверной косяк. Она сама создала эти правила. И она должна их придерживаться. Должна и обязана. Ей еще ни разу не доводилось видеть его таким официальным, в смокинге, и теперь она не могла оторвать от него взгляда. Он выглядел потрясающе, и если умудриться проигнорировать выражение его глаз, легкий румянец на скулах, то можно сказать, что сдержанно. Недоступно.
Шофер такси посигналил, и оба они вздрогнули, приходя в себя.
– Едем? – нетвердо спросил он.
– Да, – прошептала она.
Вечер оказался кошмаром. Она не помнила ничего из того, что говорилось вокруг нее, и даже не была уверена, что вообще что-либо слышала. Не имела ни малейшего понятия, какой именно писатель получил премию. Не обратила внимания, ни на каких фотографов! Она ела то, что лежало у нее на тарелке, но ее глаза оставались прикованными к Генри, только к Генри. Каждый нерв, каждая клеточка ее тела были настроены на него, на его волну, ощущаемую только ею. Когда бесконечный ужин, наконец подошел к завершению, и они смешались с толпой прочих приглашенных, кто-то случайно толкнул ее. Она инстинктивно ухватилась за руку Генри, чтобы сохранить равновесие, и тут из его горла вырвался низкий звук, похожий на рык раненого зверя, и он резко, со свистом втянул в себя воздух.