Затем я оказался в ее кровати – или на ее кровати? Все происходящее казалось причудливой сказкой. Может быть, я проспал сто лет? Она склонилась надо мной. Я был с женщиной, которая занимала мои мысли многие дни или недели. Моя мать убита – может быть, моей подружкой. Я просто не мог собраться с мыслями. Нужно было выспаться.
Я не думал о том, чтобы заниматься любовью с этой женщиной. Мысленно я то и дело совокуплялся с ней, но сейчас она была мне доступна. Как ни странно, я ощущал облегчение. Смерть Фелисити потрясла меня, но я чувствовал, как будто сбросил с плеч тяжкий груз. Мне казалось, что я провел годы под гипнозом, в порабощении, и только теперь вышел на свободу.
Пока я еще был способен думать, я снова спросил ее, не была ли она в Артезии, Нью-Мексико, в отеле «Сьерра» в последнее воскресенье… Она ответила: «Нет», посмотрев на меня так, как будто я бредил. Может быть, так оно и было.
Она начала раздевать меня. В этом не было особой чувственности – просто один человек помогал другому. Сейчас, в последних лучах дневного света, ее спальня выглядела опрятнее. Она сняла с меня одежду и носки. Оставшись в одних трусах, я откинулся на спину.
Рядом с моим лицом оказалась маленькая сатиновая подушка, издававшая странный запах. Тут же была и нормальная подушка с вышивкой, вероятно, сделанной в те времена, когда было модно вышивать на подушках небольшие изречения, но это изречение звучало мрачно: «Жизнь можно понять, только оглядываясь назад». Урсула нагнулась надо мной и гладила меня по лбу. Затем поцеловала, нежно и с любовью. Это был самый прекрасный поцелуй, который я когда-либо получал. Он тянулся и тянулся, необъятный, как море, и я медленно погрузился в сон. Последнее, что я смутно помню – голос Урсулы, тихо произносящий: «Теперь все будет хорошо. Я с тобой. Наконец-то мы вместе. Ты – мой».
Часть вторая
НАБЛЮДАЯ…
Мое увлечение Мэсоном Эллиоттом началось со взгляда, с живой картины. Я должна была встретиться с двумя знакомыми около бассейна на крыше отеля «Бель Аж», в Уэст-Голливуде. Было шесть часов вечера. Бассейн покидали последние посетители. Под аккомпанемент музыки, доносившейся из отеля, слуга собирал мокрые полотенца и бокалы из-под коктейля. Я сидела за столом, курила, читала стихи и ждала.
Я не заметила, как он вошел в воду. В первый раз я увидела его, когда он плыл под водой. Солнце шло на закат. Две трети бассейна было освещено, одна треть находилась в тени. Его тело скользило под волнующейся голубой поверхностью воды. Его кожа, казавшаяся на свету очень бледной, в тени становилась темнее. Он пробыл под водой несколько минут. Я начала волноваться и смотреть на часы. Должно быть, глядя на них, я мысленно растягивала время, чтобы эта картина успела запечатлеться в памяти.
Наконец, он вынырнул на поверхность. Откинув назад черные волосы, встал на мелком месте, где вода доходила ему до пояса. У него было обыкновенное, покрытое мягким загаром, не слишком мускулистое тело, оставившее у меня чувство удивительной нежности. Глядя на его худощавое лицо, я заключила, что ему лет тридцать, хотя его тело выглядело моложе. Вылезая из бассейна, он, казалось, задумался. Он не смотрел в мою сторону. Да и с какой стати? Он подошел к креслу, где оставил свою одежду. Красивые ноги, узкие бедра, маленькие ягодицы, хорошо различимые под белыми плавками, прилипшими к коже.
Черные волосы на ногах и спине казались узором на срезе дерева. В нем не было ни малейшего намека на агрессивность.
В сущности, в его облике не было ничего особенно замечательного. Но все же он обладал неуловимой красотой. Красотой? Нет, никакого нарциссизма в нем не было. Он был один и не подозревал, что кто-то наблюдает за ним. У зрителя не создавалось впечатления, что он кому-то принадлежит. Закутавшись в длинный черный купальный халат, он внезапно стал выглядеть по-другому – выше ростом и отчужденнее. Он разглядывал панораму тонувшего в дымке города, и я решила, что его окутывает какая-то тайна. Мне казалось, что он – путешественник, только что прибывший из какой-то далекой страны, чтобы исследовать новую землю.
Он ни разу не взглянул на меня. Это было немного странно, потому что он мог почувствовать на себе мой неотрывный взгляд. Я не чувствовала особенного сексуального желания, просто смутный интерес к нему.
Затем появилась блондинка в желтом платье и подошла к нему. Он поздоровался с ней. «Подружка», – подумала я. Но они не поцеловались. Очевидно, просто хорошие знакомые. Я была уверена, что, в отличие от меня, она родом из Лос-Анджелеса, а не приезжая. Так что, вероятно, и он не был приезжим. Но почему он живет в отеле? Девушка направилась к столику. Она взяла темные очки, которые, наверно, забыла раньше, снова помахала мужчине и удалилась.
Я не слышала, о чем они говорили. Звук их голосов заглушался музыкой из магнитофона около бара. Но, тем не менее, я поняла, что у незнакомца довольно низкий голос, не подходящий к такому лицу. После того, как девушка ушла, он стоял несколько секунд, смотря по сторонам невидящим взором. Его облик снова изменился. Солнце зашло, и он стал одиноким, покинутым, привязанным только к своей тени, которая казалась продолжением его черного халата.
Наконец, пришли мои друзья. Они увидели меня и окликнули. Мне показалось, что прибытие Алена и Аннабель привело мужчину в чувство, и он вспомнил о неотложных делах. Его настроение изменилось, и он поспешно пошел прочь, направляясь к лифту, как будто пришедшие спугнули его. К тому времени как они сели за мой столик, он исчез.
Ален Жусье был преуспевающим французским режиссером, который приехал в Лос-Анджелес примерно в одно время со мной – семь лет назад. Он снял эротическую картину «Гала», в которой я играла главную героиню. Аннабель была моей подругой и его любовницей. Мне казалось, что она стала его рабыней – в буквальном смысле. Она делала для него все. Среди всего прочего он хотел, чтобы она сыграла лесбиянку, которая занимается со мной любовью в одном из эпизодов «Галы». Она согласилась.
Однажды вечером, с год назад, Ален предложил мне сыграть Галу. Благодаря Аннабель он узнал, что хотя я и не актриса, но обладаю привлекательной внешностью, имею опыт работы фотомодели и очень мало предрассудков. Аннабель, симпатичная и мускулистая блондинка, интересовавшаяся спортом, была очень застенчива. Моя бесстрашная честность и полное отсутствие комплексов вызывали у нее зависть. В тот вечер она была бледна, и на ее лбу выступили капли пота. Ей нездоровилось.
Алену не пришлось уговаривать меня сниматься в «Гале». Я занялась этим не из-за денег. У меня было полно денег после смерти Брайана, моего мужа. Мной двигало неповиновение, желание бросить вызов. Меня всегда занимала мысль – что можно почувствовать, занимаясь такими вещами перед глазами множества людей? Мы делаем это наедине, но в чем разница? Я хотела испытать свою храбрость. Большинство женщин не сделали бы этого. Женщины – очень пугливы.
Конечно, у меня были и другие причины сниматься в этом фильме. Пока шли съемки, я чувствовала, что делаю что-то социально неприемлемое, запрещенное. В этом таилось возбуждение. Я могла вообразить, как мои повзрослевшие школьные подруги скажут: «Как она могла такое сделать? Я никогда не решусь на такие вещи даже наедине». Вызов обществу, вызов условностям, вызов хорошему вкусу. Я всегда много читала. Я думала – что могла бы написать об этом Шарлотта Бронте? «Джен Эйр» – мой любимый роман. Мне хотелось прочесть сцену, где бы она трахалась с Рочестером после того, как тот ослеп. Это был бы великолепный финал.
Кроме того, существовал еще мой отец. Я считала, что просмотр такого фильма пошел бы ему на пользу.
К сожалению, он умер до того, как я снялась в фильме, но все равно он бы был потрясен. За всю свою жизнь он не испытал ни одного потрясения. Чтобы потрясти его, я была готова страдать, деградировать, если вам нравится. Такое желание всегда сидело во мне.