Часы показывали без десяти одиннадцать и, хотя гости продолжали прибывать, Перегрина по-прежнему не было видно. Джудит поняла – он с радостью воспользовался первым же мало-мальски подходящим поводом не приходить вовсе, поскольку недолюбливал танцы, но еще никогда в жизни она не чувствовал себя столь одинокой, поэтому надеялась, что с минуты на минуту брат все-таки появится.
Миссис Скаттергуд, встретив нескольких своих подруг, затеяла с ними оживленный разговор, однако, вдруг прервав его, поспешно метнулась к своей подопечной.
– Мистер Бруммель! – прошептала она на ухо Джудит. – Умоляю вас, дорогая, держите себя в руках, а если он заговорит с вами, заклинаю не забывать, что это может означать!
Одного только упоминания имени этого денди оказалось достаточно для того, чтобы раздуть искры гнева мисс Тавернер в жаркое пламя. Она выглядела кем угодно, только не смиренной особой, а после того как обратила свой взор на дверь и заприметила вошедшего джентльмена, по ее лицу скользнуло выражение брезгливого презрения.
Но тут на миссис Скаттергуд набросилась какая-то дама в фиолетовом тюрбане с плюмажем и увлекла ее в сторону с видом настолько снисходительным, что Джудит не удивилась бы, узнав: это и есть сама королева Шарлотта. Девушка повернулась рассмотреть мистера Джорджа Брайана Бруммеля.
Она едва удержалась, чтобы не рассмеяться, ибо более нелепую и заслуживающую насмешек фигуру придумать было трудно. На мгновение он застыл в дверях, настоящая кукла-марионетка, разряженная в пух и прах настолько, что напрочь затмил собой двух джентльменов, вошедших следом. Выглядел он сногсшибательно. Начиная с его сюртука зеленого атласа и заканчивая нелепыми туфлями на преогромном каблуке, он оказался именно таким, каким она его себе и представляла. Но, очевидно, апломба и самомнения ему было не занимать. Обозрев комнату в лорнет, отставленный от глаза, по меньшей мере, на целый фут, он засеменил к принцессе Эстергази и принялся расшаркиваться перед ней.
Джудит не могла отвести от него глаз; он же не смотрел в ее сторону, и потому она вполне могла позволить себе улыбку. Понемногу гнев ее сменился задорной веселостью; значит, вот он каков, Король Моды!
В чувство ее привел чей-то негромкий голос, раздавшийся совсем рядом:
– Прошу прощения, сударыня: это не вы уронили веер?
Вздрогнув от неожиданности, девушка обернулась и увидела перед собой джентльмена, в котором тотчас же узнала одного из тех двоих, что вошли вслед за Красавчиком. В руке мистер держал ее веер.
Джудит приняла свою безделушку, одарив его словами благодарности и свойственным ей прямым и открытым оценивающим взглядом. То, что она увидела, ей понравилось. Джентльмен был среднего роста, со светло-каштановыми волосами, причесанными в стиле «а ля Брут»[48], а лицо его, пусть и не особенно красивое, оставляло приятное впечатление. Губы, казалось, были готовы сложиться в улыбку; в ясных серых глазах таился острый ум; выразительность лицу придавали также густые брови. Одет он был весьма хорошо, но при этом настолько ненавязчиво, что Джудит затруднилась бы описать его наряд.
Он ответил ей столь же насмешливым и лукавым взглядом.
– Я вижу перед собой мисс Тавернер, не так ли? – осведомился он.
Она отметила, что и голос у него оказался очень приятным, а манеры – скромными и ненавязчивыми. Посему девушка ответила ему по-дружески:
– Да, это я – мисс Тавернер, сэр. Не представляю, правда, как вы меня узнали, поскольку раньше мы с вами не встречались.
– Да, целую неделю меня не было в городе, – отозвался он. – Иначе я, естественно, нанес бы вам визит. Ваш опекун – мой добрый друг.
По мнению мисс Тавернер, подобное обстоятельство вряд ли свидетельствовало в его пользу, но она ограничилась тем, что сказала:
– Вы очень добры, сэр. Но откуда же вы меня знаете?
– Вас мне описывали, мисс Тавернер. Я не мог ошибиться.
На щеках ее выступил легкий румянец; она подняла глаза и пристально взглянула на него.
– Быть может, это был мистер Миллз, сэр?
Одна из его выразительных бровей взлетела ко лбу.
– Нет, сударыня, не мистер Миллз. Но могу я спросить – если вы не сочтете это невежливым – что заставляет вас так думать?
– Мистер Миллз взял себе за правило описывать меня стольким своим знакомым, что подобное предположение с моей стороны было вполне естественным, – с горечью призналась Джудит.
48
Одна из популярных причесок эпохи Регентства – несколько завитых прядей, небрежно падающих на лоб, и пышная укладка на затылке.