Выбрать главу

– Обожаю, – подтвердила Маня, шмыгая носом.

– Ну вот, сейчас всё будет! И Вольке мячик такой зелёный, с пищалкой! Где у тебя свет зажигается?

Маня кивком показала, где выключатель. Он был старинный, круглый, его следовало не нажимать, а поворачивать, к нему шёл толстый витой шнур наружной проводки, как положено в деревенских домах.

Мане всё это было по душе и очень нравилось.

Лёля моментально распаковала объёмистую сумку и стала вынимать и выкладывать свёртки.

– У тебя есть мясорубка?

Маня вытащила советскую металлическую мясорубку и присобачила её к краю стола.

– Гляди, какая вещь! Как полагается! А дядя Николай мне винт наточил, так она теперь режет, как песню поёт, без всяких усилий!

– Мясорубка поёт? – усомнилась Лёля.

– Постой, как ты сюда попала? – вдруг сообразила Маня. – За шлагбаумы не пускают!

– Так у меня же пропуск! Помнишь, ты Марину просила? Она мне сделала. Я у неё позавчера забрала!

– А замок? – не отставала авторша детективных романов. – Он же заперт был!

– Но ключ-то торчал!

– Когда я приехала, дверь была заперта! А ты же вошла!

Лёля перестала вертеть ручку чудо-мясорубки и посмотрела на Маню.

– Я вошла, ключ оставила снаружи, а изнутри дверь закрыла на крутилку.

– Зачем? – удивилась Маня.

– Вообще-то двери принято запирать.

– Ну, у нас не принято.

Когда они сели за стол под висячим абажуром и Лёля выставила целую горку оладий в обливной керамической миске, Маня поняла, что на сегодня все волнения и горести закончились.

Можно, обжигая пальцы, хватать оладьи, хрустеть свежим огурцом – ни о чем не думать.

– Почему тебя так рано отпустили с работы? Или русский и литературу в школах теперь совсем отменили?

– Не рано, нормально. Конец мая. А на ЕГЭ я в этом году не присутствую, директриса меня пожалела.

– А Марфа?

Марфой звали Лёлину дочку, и она была… нездорова. Маня никогда не могла запомнить, как называется сложная болезнь нервной системы, какой-то синдром. В прошлом году Марфа была совсем плоховата, и Манина тётя Эмилия, знаменитый на весь Питер экстрасенс, её лечила.

Потом тётя погибла, и Марфа осталась без помощи. Но Мане казалось, что дело идёт, девочка стала общаться, полюбила Маню и Манину собаку и как-то… доверилась[2].

Лёля никогда не отпускала дочь от себя.

– Марфа в Пушкиногорье, – радостно сообщила Лёля. – Мы нашли такого отличного педагога, представляешь? Она собирает таких сложных детей и волонтёров из родителей и везёт всех в Шаробыки, это село такое! И Марфа поехала.

– Одна?! – поразилась Маня.

– Нет, я отвезла, конечно. И оставила, мне кажется, ей там понравилось.

– То есть у тебя полноценный отпуск?

– В первый раз за всю жизнь, – призналась Лёля. – Я дома, когда одна осталась, вообще не знала, куда деваться! И что нужно делать, когда делать ничего не нужно!

Маня засмеялась:

– Я доем последнюю? Ты не будешь?

– Доедай, конечно! А потом вспомнила, что ты меня звала, и приехала. Ничего? Или ты меня просто так звала?

– Ничего не просто так! – Сытая Маня откинулась на спинку стула и вздохнула. – Я очень рада! Особенно, что не шарахнула тебя по голове.

– Расскажешь? – осторожно спросила Лёля.

– Пойдём на улицу.

Уже совсем вечерело, было прохладно, и на поручнях террасы лежала роса. Волька скатился с крыльца, помчался по дорожке и пропал в сумерках.

– Скоро можно будет купаться, – сказала Маня, помолчав. – Тут чудная речка, называется Белая. Она и правда по утрам белая, когда над ней туман. И мне нравится, что дважды в день на моторке проходит егерь и следит за порядком. Заповедник!..

– Принести тебе чего-нибудь накинуть?

Маня кивнула.

Лёля вернулась с курткой и телогрейкой для Мани. От телогрейки прекрасно пахло сеном и немного дымом – Маня в ней разводила огонь в уличной печке.

– А у этого дядьки, которого застрелили, не сад, а парк, самый настоящий. И пристань с катерами. Я всё представляю себе, как его жена приезжает домой, а там…

– Манечка, не плачь.

– Я стараюсь.

Маня принялась рассказывать, должно быть, в пятнадцатый раз за невозможно длинный сегодняшний день, как приехала, как её поразило обилие списков Серафима Саровского, как в саду они разговаривали с хозяином, и Максим говорил, что не хочет жить в Москве. Как она заметила движение в кустах, а потом услышала сухие щелчки и ничего не поняла поначалу.

Лёля слушала внимательно и сочувственно.

– Понимаешь, он сказал, что каждый день, зимой и летом, ходит именно по этой дорожке к пристани, это его обычный маршрут. То есть подкараулить его там ничего не стоило! А с другой стороны, кто мог знать, что именно в этот день в доме никого не будет? Что садовник не ковыряется в саду, водитель не надраивает капот, а жена не занимается йогой на лужайке?

вернуться

2

Татьяна Устинова. «Судьба по книге перемен».