Но он ничего не замечал, всё говорил и говорил.
Манин приятель Рома Сорокалетов уверял, что его партнёр по бизнесу, вот этот самый Максим Андреевич, знает о Серафиме Саровском и его изображениях всё, но Маня и предположить не могла, что это самое «всё» обернётся таким занудством!
Зря она попросила Рому их познакомить, ничего из этого дела не выйдет, придётся искать какие-то другие источники.
Хотя!..
Может, если его разговорить, он что-нибудь интересное расскажет?…
Манин бультерьер Волька, утомившись, брякнулся на бок с гулким звуком, как пустая бочка.
– Вам неинтересно?
– Ну что вы! – фальшиво вскричала Маня. – Страшно интересно! Мне просто немного трудно стоять, я на той неделе с велосипеда упала, нога болит…
– Тогда, может быть, присядем?
Маня с восторгом согласилась присесть.
Максим Андреевич повёл её по просторным залам, обставленным словно музейные – экспозиция «Жизнь и быт дворянской усадьбы на рубеже веков», – мимо лестниц красного дерева, картин и ваз с сухими цветами, и вдруг они оказались на улице!.. Солнце ударило в глаза, Маня прищурилась, а Волька принялся изо всех сил крутить обрубком хвоста – им сразу стало весело, будто их со скучного урока отпустили!..
Пологие ступени вели прямо в сад, видимо задуманный и воплощённый как регулярный парк, – дорожки, засыпанные розовым гравием, ровно, словно по линейке подстриженные кусты, липы с идеально круглыми кронами, купы пионов и ещё каких-то роскошных цветов, названия которых Маня не знала.
…Неужели есть люди, которые так живут? Во всей этой красоте?
Маня покосилась на Максима Андреевича, шагавшего рядом. Каждый день он приезжает сюда с работы – это же его дом! Идёт по дорожкам, поднимается до лестницам морёного дуба, смотрит на воду – вдалеке между деревьями сверкала река, – привычно ничего этого не замечая!
– Как красиво, – сказала она с чувством. – Вот просто восторг!
Максим Андреевич улыбнулся.
– Садом жена занимается. Я в цветах ничего не понимаю.
Ромка Сорокалетов говорил, конечно, что его компаньон и сотоварищ – человек не бедный, но чтоб вот так!..
Маня вздохнула и подумала с некоторым сарказмом, что хорошо бы на даче водосточную трубу переложить, а то из неё льёт прямо под фундамент.
И никакого регулярного парка!..
Мужа, и того нету!
А как бы хорошо и красиво говорить: «Садом муж занимается, я в цветах ничего не понимаю! Я больше по водосточным трубам!»
Маня фыркнула, мысль про трубы её развеселила.
– Присаживайтесь.
Посреди лужайки в пятнистой весёлой тени стояли плетёные кресла, деревянный стол, качалка, садовый диван – всё добротное, ладное, ухоженное.
Маня плюхнулась на диван и глубоко вздохнула от счастья.
– Хотите чаю? Или, может быть, шампанского?
Маня с удовольствием выпила бы глоток ледяного шампанского, но признаться в этом постеснялась и согласилась на чай.
Максим Андреевич ушёл в дом, а она порассматривала липы, понюхала кисть сирени, качавшуюся у неё за головой, закатила глаза и стала совать сирень Вольке, чтоб тот тоже понюхал. Волька сунул нос в кисть, нюхнул и, как показалось Мане, поморщился.
Вернулся Максим Андреевич с подносом.
– Я сегодня один, – объяснил он. – Женя, моя жена, ещё не вернулась, а домоправительницу я отпустил.
Мане понравилось, что он сказал «домоправительница», а не «прислуга» или «домработница»! Она как-то сразу к нему расположилась. Барин, а чай сам принёс, так трогательно!
Хозяин подал ей чашку, а перед Волькой поставил пиалу с водой – тут Маня окончательно его полюбила.
Не станет она искать никаких других источников, этот вполне подходящий, только рассказывать не умеет, но в принципе мало кто умеет рассказывать!
– Ну, а вы? – спросил Максим Андреевич, когда Маня сделала первый глоток превосходного чаю. – Как оказались в нашей глуши?
– Ничего себе глушь! – удивилась Маня. – Беловодск – большой город!
– И всё же совсем не Москва. – Максим улыбнулся. – И потом, Рома мне говорил, вы в деревне живёте.
– Да-а-а, в заповеднике. – Маня махнула рукой, словно показывая, что где-то там, в стороне, есть заповедник. – Я приехала роман писать. Не могу в Москве. Меня всё время куда-то тянет, надо не надо!.. То на съёмку, то на радио, то вдруг в Пушкинском Египетский зал открыли после реставрации! И я совершенно не могу сосредоточиться.
– Не представляю вашей работы. Я бы не смог. Часами сидеть и писать. Сдохнуть можно.
– Не, не, не, – энергично возразила Маня и ещё глотнула чаю, очень вкусного, – нельзя сдохнуть. Это страшно интересно – сидеть и писать. Понимаете, я в любую минуту могу оказаться где угодно! Вот мне захочется на яхту – бац, и я уже на яхте! И вода плещется, и палуба качается, и мачта скрипит, и солнце слепит. А потом вдруг мне захотелось на бал – раз, готово дело: люстра отражается в паркете, бриллианты сверкают, оркестр играет, а в соседней зале накрывается стол и снуют лакеи!