– Ты бес! – захлебывалась слезами Ксения. – Бес!
Дмитрий не отпирался, злорадно посмеивался.
– А ты, дьяволица, разжигаешь меня… Из-за твоей красоты я к невесте своей остыл, к ясновельможной панне Марине[11].
Больно охоч до женского полу оказался самозванец: приводили к нему и молодых боярских жен, и дочерей, и даже монахинь… Натешившись с ними вдоволь, он неизменно возвращался к Борисовой дочери.
– Присушила ты меня, приворожила, – шептал. – Чертовка! Изголодался я по твоей белой коже, по твоим жарким губам…
Рвал в нетерпении ее вышитую сорочку, наваливался своим коротким тяжелым телом, часто дышал в лицо, обдавая запахом яблочного вина, с животным наслаждением вгрызался в ее плоть… Казалось, не человек он вовсе – демон похотливый, жадный до удовольствий, с силою зверя, со страшным бесцветным взглядом. От этого взгляда Ксения цепенела, теряла всякую волю к сопротивлению, позволяла творить над собою поругание и срам, коих не представлялось ей в самом кошмарном сне…
Очнувшись от наваждения, она не могла понять, как до сих пор не умерла, как продолжает терпеть унижения и позор, подвергая себя насилию ненавистного тирана. Молиться Ксения не могла – уста ее сковывались, а по телу разливалась невыносимая боль. Предоставленная сама себе в запертых снаружи покоях, она бродила от стены к стене, ощущая всю бездну своего падения и взывая о спасении к покинувшему ее жениху. Но тот ее не слышал…
В конце лета, измучив Ксению своей ненасытной страстью, Дмитрий вдруг предложил:
– Хочешь, отпущу тебя, красавица? Денег дам, карету, коней резвых…
– Не верю…
– Опять правы люди, – заложив руки за спину, заявил новый «государь». – Умна ты больно, отроковицей еще славилась «чудным домышлением». Так просто не отпущу. Выкуп потребую. Отдай мне то, что оставил датский принц Иоанн…
Ксения отшатнулась, побледнела.
– Не знаю, об чем говоришь…
– Трепыхнулось сердечко? – ухмыльнулся расстрига. – Ты мне не лги, голубица! Не то перышки вмиг ощипаю!
– Ничего не знаю, – уперлась Ксения.
Круглое лицо самозванца со вздернутым носом побагровело от ярости, но он сдержался, сжал пальцы в кулаки.
– Врешь! Себе надумала дорожку к трону проторить. А нету в тебе истинно царской крови! Ни капельки! Отец твой, Борис, из простых опричников вышел, конюшим[12] служил моему батюшке Иоанну Грозному. Едино по слабоумию братца Федора Иоанновича до власти был допущен. А мать твоя – дочь гнусного злодея – через то в царицы выбилась. Они на мой престол посягнули!
Ксения, стараясь не смотреть ему в глаза, забормотала:
– Ты не сын царя, ты беглый инок, расстрига и вор, Гришка Отрепьев. Колдовством, волхвованием трон занял. Настоящий царевич в Угличе погиб, зарезался по неосторожности. Мамки проглядели! Он в ножички любил играть, а тут приступ падучей болезни случился, вот он и ткнул себя ножиком… Не виноват мой батюшка в его смерти! Не мог он…
– Борис вознамерился преступным путем надеть шапку Мономаха, – мрачно изрек самозванец. – Токмо меня верные люди спасли. Как сына княгини Соломонии! Не в разбойники же мне подаваться?
Ксения опустила голову, понурилась. Ей была известна печальная история Соломонии Сабуровой, жены Василия III. Родила ли она в монастыре сына, и куда потом исчез мальчик, оставалось загадкой.
Лицо самозванца без бороды и усов, по-европейски выбритое, просветлело, оживилось. Его настроение быстро менялось. Угрюмая задумчивость переходила в бурное веселье, а смех мог оборваться, разражаясь приступом злобы. Будто бы в нем сидели два разных человека.
– Подло поступил князь Василий со своей княгиней, – заявил он. – За то и поплатился! Молодая женушка его – чик, и спровадила на тот свет…
В такие моменты уродец казался Ксении чуть ли не пророком, дьявольской хитростью своей проникающим в чужие тайны. Может, и верно, что бес в него вселился…
– Хочешь, к венцу тебя поведу? – неожиданно предложил Дмитрий. – Честь по чести! Будешь не наложницей, а венчанной женой, царицей.
– Ты полячке обещался…
– Марина далеко, а ты рядом… Московиты к тебе привыкли, ты одной с ними веры, православной. А польская панна – католичка, ей креститься надобно. Некрещеную иноверку архиереи благословлять не станут и мирром не помажут.
11
Марина Мнишек – дочь польского магната, на которой Лжедмитрий обещал жениться и сделать русской царицей в обмен на военную и денежную помощь поляков.