— Что-нибудь случилось? — спросил я недовольно.
— 85 градусов 35 минут северной широты, 21 градус 20 минут восточной долготы — последние вероятные координаты дрейфующей станции «Зебра». По крайней мере, таково ее нынешнее местонахождение с поправкой на дрейф.
— Как, уже?… — я взглянул на часы, не веря своим ушам. — Мы уже там?
— Мы же не били баклуши, — скромно признался Хансен. — Вот капитан и зовет вас полюбоваться, как мы работаем.
— Сейчас иду.
Мне просто необходимо было находиться с ними и видеть собственными глазами, как «Дельфин» будет пробираться через ледовый панцирь, испытывая свой единственный шанс из миллиона, и как он выйдет на связь с дрейфующей станцией «Зебра».
Покинув каюту Хансена, мы почти уже добрались до центрального поста, как вдруг меня сильно качнуло и резко повело в сторону — я непременно бы упал, если б тут же не ухватился за поручень на стенке коридора. И провисел так, вцепившись в него мертвой хваткой, все время, пока «Дельфин» проделывал головокружительные пируэты, подобно истребителю, выписывающему мертвые петли. В жизни не видел, чтобы подводная лодка была способна на такое. Только теперь я понял, зачем нужны ремни безопасности перед рычагами управления погружением и всплытием.
— Что, черт возьми, происходит?! — крикнул я Хансену. — Мы что, занимаемся преодолением подводных препятствий?
— Может, над нами полынья. Или, во всяком случае, тонкий лед. Как только мы засекаем что-то похожее, мы начинаем крутиться, как цыпленок, который пытается поймать собственный хвост. Команде нравится такая свистопляска, особенно за тарелкой супа или кружкой кофе.
Наконец мы добрались до центрального поста. Капитан Свенсон, зажатый с двух сторон штурманом и офицером, которого я не знал, что-то внимательно изучал, склонившись над штурманским столом. А чуть поодаль кто-то бесстрастным голосом считывал показания надводного эхолота — промеры толщины льда. Оторвавшись от карты, капитан Свенсон бросил в мою сторону:
— Доброе утро, доктор. Джон, может, здесь что-то и выйдет.
Хансен шагнул к столу и уставился на карту. Собственно, смотреть там было особенно не на что: на покрытой стеклом карте необычным для моряков способом — в виде множества волнистых линий, прочерченных черным карандашом, обозначался курс лодки, сама же лодка была изображена в форме крошечной, величиной с булавочную головку, светящейся точки. Кроме того, там были нарисованы три красных крестика — два из них стояли почти вплотную друг к другу; и как раз в то время, когда Хансен устремил свой взгляд на карту, моряк, следивший за показаниями эхоледомера, воскликнул:
— Так держать! — Черный карандаш тут же поменяли на красный, и поставили четвертый крест.
— Может, ваши предположения и верны, капитан, — заметил Хансен. — Но, по-моему, нам здесь не развернуться.
— По-моему, тоже, — согласился Свенсон. — Но это первый просвет в тяжелом льду, который мы заметили почти за час. И чем дальше на север, тем меньше шансов найти тонкий лед. Надо рискнуть. Скорость?
— Один узел, — доложил Рэберн.
— Сбросьте обороты на треть! — приказал Свенсон. Однако никакой резкости в голосе капитана не ощущалось — скорее спокойный дружеский совет.
Приказ капитана был выполнен незамедлительно. Моряк, пристегнутый ремнями к креслу у рычагов управления погружением и всплытием, нагнулся к трубе телеграфа и передал в машину команду:
— Лево на борт!
Свенсон склонился над столом, впившись глазами в маленькую светящуюся точку и следя за тем, как штурманский карандаш пополз назад — к вероятному центру вытянутого четырехугольника, образованного красными крестами.
— Стоп машины! — прозвучала новая команда капитана. — Прямо руль! — И после паузы:
— Самый малый вперед! Так, стоп машины!
— Скорость нулевая, — доложил Рэберн.
— Сто двадцать футов, — скомандовал Свенсон офицеру, управляющему погружением и всплытием. — Только полегче, полегче.
До центрального поста эхом донесся громкий резкий гул. Я спросил у Хансена:
— Продуваем балласт? Он покачал головой.
— Просто откачиваем лишнее. Так проще следить за увеличением скорости и удерживать лодку на ровном киле. А поставить лодку на ровный киль дело не шуточное, особенно для новичка. На обычных подлодках такого обычно никогда не проделывали.
Насосы остановились. Следом за тем стало слышно, как вода снова хлынула в балластные цистерны. Офицер, управлявший лодкой, сбавил скорость всплытия. Понемногу шум воды утих.
— Прекратить заполнение! — скомандовал все тот же офицер. — Точно сто двадцать футов.
— Поднять перископ! — приказал Свенсон моряку, стоявшему рядом.
Заработал рычаг подъемного устройства, и мы услышали, как под высоким давлением зашипело масло, — под действием гидравлического поршня перископ правого борта стал подниматься вверх. Блестящий цилиндр медленно полз, преодолевая сопротивление воды снаружи, пока наконец вся трубка не ушла вверх. Свенсон опустил складные рукоятки и припал глазами к окуляру.
— Что он надеется там разглядеть, в кромешной тьме, на такой-то глубине? — спросил я у Хансена.
— Точно не знаю. Но кромешная тьма, как вы сами знаете, бывает очень редко. Может, там светит луна или звезды… но даже при слабом мерцании звезд можно разглядеть, что происходит подо льдом, если лед достаточно тонкий.
— А какая толщина льда над нами, в этом прямоугольнике?
— Хороший вопрос, на все сто! — одобрительно сказал Хансен. — Только точного ответа мы не знаем. Наш эхоледомер не самый крупный, и линейный масштаб у него очень маленький. Так что на вскидку — где-то от четырех до сорока дюймов. Если четыре, мы пройдем сквозь нею, как нож через глазурь на свадебном пироге, а если все сорок — больно ушибем голову. Он кивнул на Свенсона. — Похоже, не все идет как по маслу. Рукоятка, которую он крутит, служит для того, чтобы поставить линзу под углом вверх, а вот это — кнопка фокусировки. Значит разглядеть он ничего не может.
Свенсон выпрямился.
— Темно, хоть глаз выколи, — сказал он живо. — Включить наружные прожекторы! На рубке тоже!
Он замолчал и поглядел еще раз. Совсем недолго,
— Сплошная каша, как в густой, желтый туман. Не видно ни зги. Может, попробуем с камерой, а?
Я взглянул на Хансена, тот указал кивком на расшторенный белый экран, висевший на противоположной стене:
— Все самое современное, док. Замкнутая телевизионная система. Выдвижная камера с утолщенной линзой и дистанционным управлением позволяет следить за всем, что происходит вверху и вокруг.
— Неужели с вашей камерой это возможно?
Телевизионный экран помутнел и стал серым.
— Такое не увидишь ни за какие деньги, — сказал Хансен. — Это — вода. При определенной температуре, солености да еще при подсветке она становится почти матовой. Как в густом тумане со включенными на всю мощность фарами.
— Выключить прожекторы! — приказал Свенсон. Экран стал почти белым. — Включить прожекторы! Тот же зыбкий туман, что и раньше.
Свенсон вздохнул и, повернувшись к Хансену, спросил:
— Что скажешь, Джон?
— Если бы мне еще платили за мое богатое воображение, — осторожно сказал Хансен, — я сказал бы, что в том левом углу вижу верхушку рубки… Уж больно все расплывчато. Эх, видно, придется идти на таран вслепую, а?
— Это больше смахивает на русскую рулетку, — проговорил Свенсон с таким безмятежным видом, как будто он любовался закатом солнца, сидя воскресным вечером в шезлонге на палубе. — Мы все на том же месте?
— Не знаю, — ответил Рэберн, оторвав взгляд от штурманской карты. — Трудно сказать с точностью.
— Сандерс? — обратился капитан к моряку, сидевшему за эхоледомером.
— Тонкий лед, сэр. По-прежнему тонкий лед.
— Продолжай сообщать. Опустить перископ! Свенсон сложил рукоятки перископа и, повернувшись к офицеру, ответственному за погружение и всплытие, сказал:
— Всплывай так, как будто на крыше стоит корзина с яйцами, и мы не хотим, чтобы хоть одно из них разбилось.