— Вы можете столкнуться с китом? — предположил я.
— Мы можем столкнуться с другой подлодкой. — Улыбки на лице капитана как не бывало. — И тогда нам обоим конец. А русские и наши, американские, подлодки ныряют как раз под самой крышей мира, в точности как прохожие на Таймс-сквер.
— И, конечно, вероятность…
— А какая вероятность столкновения двух самолетов в небе на площади десять тысяч квадратных миль? Теоретически ее не существует. Но за нынешний год было отмечено уже три таких столкновения. Поэтому наш гидролокатор гудит себе потихоньку. На самом же деле, когда идешь подо льдом, самый главный глаз — тот, что глядит наверх. Пойдемте посмотрим.
Свенсон повел меня вдоль правого борта назад, в самый конец центрального поста, там доктор Бенсон и еще один моряк изучающе склонились над застекленным на уровне глаз прибором; под стеклом находился движущийся рулон семидюймовой ширины бумаги и пишущий штифт, который выводил на ней узкую прямую черную линию. Бенсон, ни на кого не обращая внимания, возился с измерительной шкалой.
— Надводный эхолот, — сказал Свенсон. — Больше известный как эхоледомер. На самом деле доктор Бенсон тут не командует, у нас на борту есть два отличных гидроакустика. Однако, поскольку иного способа запретить ему заниматься эхоледомером, кроме как с помощью военного трибунала, у нас нет, мы попросту закрываем глаза на то, что он здесь торчит.
Бенсон усмехнулся, но не оторвал взгляда от линии, которую выводил пишущий штифт.
— Действует по тому же принципу, что и эхолот, только он ловит эхо, отраженное ото льда, если таковой попадается. Вот эта тонкая черная линия означает, что над нами открытая вода. Но как только мы уйдем под лед, самописец будет двигаться вверх-вниз, показывая не только наличие льда, но и его толщину.
— Хитрая штука, — сказал я.
— Не то слово. В режиме плавания под водой для нас это вопрос жизни или смерти. И, конечно, для тех, кто остался на дрейфующей станции «Зебра». Даже имея ее координаты, мы не сможем добраться до нее, пока не пробьемся через лед, а эхоледомер — единственный прибор, который покажет, в каком месте толщина льда наименьшая.
— В это время года стоит сплошной лед? Ни одного разводья?
— По-нашему, полыньи. Ни единого просвета. Впрочем, паковый лед не стоит на месте даже зимой, и поверхностное давление меняется очень редко, поэтому маловероятно, что льды разомкнутся и где-нибудь появится открытая вода. При температуре воздуха, которая стоит зимой, легко себе представить, как долго эта вода будет оставаться открытой. Через пять минут образуется тонкая ледяная корка, через час толщина льда составит один дюйм, а через два дня — уже целый фут. Если нам удастся найти полынью, замерзающую, скажем, только дня три назад, мы еще сможем пробить лед.
— Боевой рубкой?
— Вот именно. С помощью ее защитного ограждения. У всех атомных подлодок имеется надежное ограждение, для одной-единственной цели, чтобы пробиться через арктический лед. Однако нам все равно придется выдержать удар, пусть и не сильный, — для прочной обшивки корпуса это ничего не значит.
После короткого раздумья я спросил:
— А что будет с корпусом, если скорость всплытия окажется слишком большой, что при резком изменении солености и температуры воды у поверхности вовсе не исключено, и в довершение всего вдруг выяснится, что мы неправильно рассчитали и прямо над нами не тонкий лед, а сплошное ледовое поле десятифутовой толщины.
— Вот именно, — сказал капитан. — Как вы выразились — вдруг. Но об этом вы и думать забудьте, никаких «вдруг»: нам еще не хватает тут кошмаров.
Я пристально взглянул на Свенсона — улыбку с его лица как рукой сняло. Понизив голос, капитан проговорил:
— Честно признаться, на «Дельфине» нет ни одного человека, который не испытывал хотя бы малейшего страха, зная, что мы идем подо льдом. Уж я-то точно боюсь. Потому что понимаю: хоть у нас, доктор Карпентер, действительно самый современный в мире корабль, однако даже он не застрахован от роковых случайностей, и если, не дай Бог, что-то произойдет с реактором, паровыми турбинами или с электрогенераторами, считайте, мы уже в гробу, причем с наглухо задраенной крышкой. Ею будет сплошной паковый лед. В открытом море все это, может быть, и не столь важно: мы просто всплываем или погружаемся на шноркелевую глубину или идем на дизеле. Но дизелю нужен воздух, а под паковым льдом воздуха нет. Так что, если что-то случится, мы либо ищем полынью и всплываем — а в это время года есть только один шанс из десяти тысяч, что мы ее найдем, — пока не села запасная аккумуляторная батарея, или… словом, вот так.